© flamingo


04.09.2013

23.00



1. Я

С чего начать?.. Начну, конечно, с себя любимой - как иначе повествовать от первого лица?! Кто оно, это самое "первое лицо"? А так - сразу понятно, я и есть это самое лицо.

Появилась я....давно появилась. Тогда ещё и чёрная икра пирамидками баночек в магазинах стояла, рыба осётр и севрюга и ловились, и коптились, и, что самое интересное, в магазинах продавались по ценам, при виде которых не требовалось экстренного приёма валокордина...
Город наш был столицей союзной республики, а не "дружественного суверенного государства", всеми правдами и неправдами демонстрирующего сейчас свою "дружбу". И вот в том самом городе была больница, которая называлась Роговской. Именно эта Роговская больница и есть мой, так сказать, дом родной, в ней я и родилась. Как родилась, конечно, не помню. Не смейтесь, не смейтесь, не надо! Учёные уже доказали, что вполне возможно помнить момент своего рождения. Просто очень немногие помнят его, этот момент - природа, мать наша, умная: рождаться ещё больнее, чем рожать, вот она и "промывает" нам память от тяжёлых воспоминаний. Но с некоторыми этот фокус не проходит, и мой родной дядя Женя, папин младший брат, всегда утверждал, что помнит процесс своего рождения. Тогда ему не верили, а сейчас оказалось, что очень даже напрасно. Ну ладно, я, что-то, отвлеклась. Так о чём я?.. А, о своём появлении. Короче, не помню я, как появилась. Кроме того, не помню, как появилась сестра!... Да, что-то я опять не в тему. Как я могу помнить появление сестры, если она - старшая?! Но я не помню её появления в моём сознании! В каком возрасте я осознала, что у меня есть старшая сестра?...
А вот она-то помнит! Помнит, как папа, собираясь к маме в роддом, плёл ей, извините за выражение, косички, путляхая неизвестно как её волосы и завязывая морскими узлами - это неудивительно, так как папа был моряком - шёлковые ленточки.
В нетерпеливом ожидании папа каждые полчаса учинял допрос дежурной, не появился ли кто-то уже. Дежурная терпеливо и привычно уговаривала:
- Потерпите, папаша, нет пока новостей.
"Папаша" в который раз терпел очередные полчаса. И вот в один прекрасный "раз" женщина, выглядывая белой шапочкой из прорезанного в стекле перегородки окошечка, загадочно улыбаясь, "осчастливила":
- Поздравляю, папаша, дочка у вас!
- Как дочка? Откуда дочка? Проверьте ещё раз! Полчаса назад ещё никого не было!
- Полчаса назад никого не было, а теперь - дочка!
Папа был убит наповал. Папа ждал сына! А родилась я.
Как рассказывала мама, они, как-то, не спешили нарекать новорождённое дитё. То есть меня. То ли на ум ничего не шло, то ли "консенсуса" у них с папой в этом вопросе не было... Мама робко предложила:
- Давай назовём её Мариной?
На что папа вполне аргументированно возразил:
- Ну вот! Будешь звать Ирину - а я не говорила ещё, что мою сестру зовут Ирина? - прибежит Марина! Позовёшь Марину - прибежит Ирина! Нет, Марина не подходит!
- Ну тогда, может быть, Елена? - с несвойственной для неё робостью сделала вторую попытку мама.
- Пусть будет Елена! - не долго думая согласился папа.
Итак, меня нарекли Еленой, о чём я, в общем-то, никогда не сожалела и за что всегда была благодарна маме с папой.
Первое моё воспоминание обо мне самой и о маме можно отнести к тому времени, когда мне было... месяцев одиннадцать. Да-да, именно себя-тогдашнюю я запомнила, поскольку связано это было с одним происшествием.
В общем-то, ничего особенного не случилось. Просто, проснувшись однажды днём, я умудрилась вывалиться из кроватки вниз головой. Причём, удар, очевидно, возымел такое действие, что в качестве компенсации за шишку на голове и бившую фонтанчиком тоненькую струйку крови, память моя зафиксировала все мелочи этого события и обстановку нашей тогдашней комнаты. Мама долго сомневалась, действительно ли я всё это запомнила, но когда я в подробностях описала расположение моей кроватки, письменного стола, лимонного деревца на жардиньерке в углу между столом и кроваткой, пару малюсеньких, едва завязавшихся лимончиков на веточках и даже зелёный эмалированный горшок, что стоял на толстой серой кошме под кроваткой, сомнения почти отпали. Окончательный "отпад сомнений" произошёл после того, как я ответила на мамин "контрольный вопрос".
- Если ты так действительно всё помнишь, то скажи, кто был тогда у нас в кухне? - в последней надежде, что моя память - это всего лишь мои фантазии, вопрошала мама.
- Да помню я всё! А была у нас тогда тётя Аня. Милы Трущелёвой мама! И именно она держла меня, ревущую, на руках, пока ты прикладывала к шишке мокрое холодное полотенце! - без запинки отчиталась я.
Факты - упрямая вещь. Маме пришлось поверить в мою почти феноменальную память. "Почти" я говорю из скромности, поскольку память у меня и вправду исключительная.
Ну на этом я, пожалуй, и завершу ознакомительную часть, но это вовсе не означает, что я рассказала о себе уже всё, что рассказать стоило бы. Продолжение следует!


2. МАМА

Мама была младшим ребёнком в семье. Она была на четыре года младше своей сестры Галины. Их отец, Борис Нилович Смирнов, - мой дед - будучи солдатом Первой мировой войны, штурмовал в исторически знаменательном году Зимний Дворец, где был даже ранен. С особой гордостью он рассказывал о том, что дважды видел Ленина, так сказать, "живьём".
По рождению он был питерским, родился 7-ого* сентября 1893 года. По рассказам маминой сестры, а моей тёти, Гали , которая всё и про всех всегда знала, дедов отец был чуть ли не Поставщиком Двора Его Императорского Величества и поставлял бельё. Так это, или не так - сказать не могу, только, наверное, не с потолка взяла моя тётушка эту информацию?! Но при таком раскладе остаётся загадкой, как дед оказался в рядах штурмующих Зимний Дворец. Позже, проживая уже в Узбекистане, дед работал кассиром на каком-то предприятии, и в свободное время то ли подрабатывал, то ли просто "из любви к искусству" где-то, наверное в городском саду на танцплощадке, играл в оркестре на барабане. Помню, как я, девчонка раннего противно-подросткового возраста, изводила деда, бросая невзначай со всей ехидностью, присущей этому самому возрасту:
- Тоже мне, "золотой барабан мира"!..- зная тогда уже о том, что "золотой трубой мира" называли Луи Армстронга.
Такое моё ехидство приводило деда в состояние бешенства и он, весь трясясь от возмущения и бессилия - ну что он мог сделать мне, самой младшей из его внуков?! - кричал:
- Да что ты понимаешь??? Соплячка!!!
Помню, как дед, слушая по телеку выступление Дважды Краснознамённого ордена Красной Звезды ансамбля песни и пляски Советской Армии имени А.В. Александрова, в восхищении восклицал:
- Защитнички!
Ну разве же могла я, при всей своей вредности, промолчать?!
- Ага. Защитнички. Они, эти "защитнички", хоть знают, с какого конца ружьё стреляет-то?
Реакция деда была...Смотри выше, какая была реакция!
Конфликтовала я с ним постоянно по причине вредности моего возраста и характера. Но, как ни странно, именно дед всегда вступался за меня, когда чем-то недовольна была бабушка, по-стариковски мудро и спокойно говоря:
- Да маленькая ещё! Повзрослеет - поумнеет.
Дед в своё время окончил гимназию и помнил наизусть почти полностью пушкинского "Евгения Онегина" и некоторые стихотворения из гимназической программы. Одно из стихотворений так понравилось мне своим глубоким смыслом, что я выучила его наизусть, слушая деда, и теперь, когда стало возможным найти в интернете всё или почти всё, я попыталась определить автора, но, увы, тщетно. Дабы это замечательное стихотворение не сгинуло, как многое в нашей жизни и истории, приведу-ка я его здесь - вдруг кто-то через много лет скажет мне спасибо? Вот оно, это стихотворение.

Летели две тучки по ясной лазури,
Одну догоняла другая.
Одна была яркого белого цвета,
Другая была - грозовая.

И чёрная долго за светлой летела,
Как-будто томилась желаньем,
Хотя б на минуту, хотя б на мгновенье
Её озариться сияньем!

Именно гимназическими знаниями память деда и ограничивалась: он не помнил, что было вчера, позавчера, и даже сегодня до обеда - память имеет такую особенность, помнить досконально события "до Рождества Христова" и не помнить, чем ты сегодня завтракал.

Но что-то, однако, я отвлеклась от повествования о дедушкиной семье. Продолжаем разговор.
Две его сестры, Ольга и Миля (не знаю, каково было полное имя, но, наверное, Эмилия), были балеринами, вроде даже в Мариинке. Миля вышла замуж якобы за обедневшего грузинского князя и после замужества носила фамилию Огиевская. По маминым рассказам году в 1928-ом у них родился сын Юрий, сбившийся впоследствии с пути истинного и сгинувший где-то на просторах бурлящей после войны страны. Дедова же сестра Ольга после Первой мировой войны вышла замуж за пленного немца Пауля Виллинга, выступавшего в тогдашнем Петрограде в цирке борцом. У них была дочь Рита. Когда после революции 1917-ого года военопленным разрешили вернуться на родину, то семейство Виллинг благополучно выехало в Германию, где, по сведениям всё той же тёти Гали, поселилось на улице Коперника в Берлине, в той части города, которая после войны называлась "Западный Берлин". Поздравительные открытки от тёти Оли, хоть и нерегулярно, приходили вплоть до начала 70-ых годов, но потом внезапно всякая связь прервалась - то ли наши спецслужбы постарались, то ли писать стало некому... Есть у меня мечта отыскать потомков тёти Оли, тем более, что сама теперь живу в Германии, но...Непросто всё это.
Ещё одна дедова сестра, Александра, в замужестве Насакина, жила в Москве, где и умерла от инфаркта на радостях от возвращения из пионерского лагеря единственной внучки Евгении Ушаковой. Сама же Евгения, моя троюродная сестра, преподавала в МГУ и была зверски убита в своей квартире предположительно своим студентом. Дело замяли, так как замешаны были детки-"мажоры", а главный подозреваемый был, по слухам, сыном какого-то генерала.
Это коротко всё то известное, что касается маминого отца, умершего в возрасте 86-ти лет 23 сентября 1979 года.

Мамина мама, моя бабушка, Клавдия Петровна урождёная Петрова, родилась 15-ого марта 1901-ого года в городе Красноводске. Её отец Пётр ( увы, отчества не знаем, документов не сохранилось) Петров был начальником какой-то железнодорожной станции. Бабушкину маму звали Наталья, но ни её отчества, ни девичьей фамилии семейная история, увы, тоже не сохранила. Помимо моей бабушки в семье были ещё две дочери - Елена и Евгения, и сын Александр. Елена вышла замуж за Андрея Игнатовича, преподававшего впоследствии в Военной Академии имени М.С. Фрунзе, имевшего звание полковника. Кем были Евгения и Александр, я не знаю, хотя их многочисленные отпрыски живы и поныне, а дочь Евгении ( в замужестве Монаковой), тётя Галя, Галина Фёдоровна, по мужу Ефтеева ( по некоторым данным Евтеева), приходившаяся моей маме двоюродной сестрой, была моей самой любимой тёткой. Она, кстати, преподавала химию в Ташкентском Институте сельского хозяйства, а в 1957 году была даже участницей VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве.

Судя по всему, семейство бабушки не бедствовало, дети получили гимназическое образование. Юность моей бабушки пришлась на бурные революционные годы становления советской власти в Средней Азии и потому, как-бы отвечающим веяниям времени, вполне логичным было решение о вступлении в ряды РКПб. Чем именно в то время занималась бабушка, мне неизвестно, но среди семейных легенд есть одна, согласно которой молодую бабушку-коммунистку похитили басмачи. Всё бы закончилось плачевно, если бы местность не заняли войска под командованием М.С. Фрунзе. Всю жизнь бабушка проработала в органах безопасности, занимала должность начальника областного секретариата КГБ Андижанской области, хотя моя сестра Ирина, вспоминая рассказы нашей мамы, считает, что бабушка руководила Первым отделом. Я в этом не уверена, но всё может быть.
На пенсию бабушка вышла в звании майора КГБ, в своё время была награждена Орденом Красной Звезды, который был похищен у неё с сумочкой, но сохранился на старинных фотографиях, где бабушка была в форме. В годы, когда врагом народа объявляли не только военных, но и любую кухарку, бабушке чудом удалось избежать репрессий - кто-то из вышестоящих сослуживцев, добрая душа, вовремя порекомендовал ей уволиться из рядов органов безопасности, что она благоразумно и своевременно сделала. Бабушка была профессионалом своего дела и потому позже вернулась в органы по приглашению руководства. Она была ярой коммунисткой в лучшем понимании этого слова. Партийный стаж её насчитывал более полувека. Чекист старой закалки, дома в кругу семьи она никогда не обсуждала никаких дел или историй, с которыми ей приходилось иметь дело по роду деятельности и коих знала, наверняка, немыслимое количество. Разговоры о её работе были неписанным табу и мы никогда ни о чём не спрашивали.
При всей серьёзности её деятельности бабушка была ужасная модница и имела тонкий вкус. Для тех лет одевалась она очень изысканно. У неё была домработница и даже своя портниха, и замечательные бабушкины платья из шифона и креп сатина, крепдешина и креп-жоржета, украшенные вышивкой "ришелье", всевозможными буффами, галстучками и манжетиками, моя мама долго ещё перекраивала на нас с сестрой. К каждому платью у неё непременно имелись клипсы и броши. Все эти портновские изыски и всевозможные аксессуары лишь дополняли то, чем от природы была наделена бабушка: кроме того, что она была очень красивой женщиной, у неё была точёная фигура, стройные красивые ноги и статная походка.
Будучи великолепной рассказчицей анекдотов, коих она знала несчитано, бабушка напрочь была лишена чувства юмора. Больше всего её раздражал журнал "Крокодил".
- Ну что это за пузатый и носатый урод здесь нарисован?! К чему? Почему бы не поместить фотографию и не написать: "Иван Иванович Иванов, расхититель социалистической собственности!" - с возмущением вопрошала она всякий раз, когда видела "Крокодил" в руках у деда, для которого в "Крокодиле" понятно было всё!
Умерла бабушка 10-ого апреля 1976-ого года.
Вот такое длинное предисловие к рассказу о маме. О мамочке, мамулечке, которая была необыкновенной женщиной.

Мама родилась 2-ого сентября 1926-ого года в городе Андижане. Это в Узбекистане. Воспоминания мамы о её детстве, сохранившиеся в моей памяти, очень обрывочны. Помню только, как мама рассказывала, что когда их домработница Нюра
уходила на рынок, мама, заливаясь слезами, канючила:
- Ню-у-уня-а-а! Ты куда, а я куда-а-а?
Что означало: Нюра, куда же ты без меня?
Другой эпизод маминых воспоминаний относился уже ко времени Великой Отечественной войны. Так как Андижан город южный, то, естественно, таких тягот военного времени как холод, испытать не пришлось, но голод...Голод был в то время повсеместный и всеобщий. Мама вспоминала, как на чугунной комфорке стоявшей в углу комнаты большой каменной печи пекли собиравшиеся где-то у столовой картофельные очистки - вкуснее, по её словам, ничего не было! Но самым ярким её воспоминанием о голоде и еде того времени, потрясшим нас, был рассказ о найденных случайно где-то в глубине ящика какого-то шкафа пряниках! Пряники эти собой напоминали уже окаменелости, их кололи щипчиками для колки сахара, постукивая, вытряхивали многочисленных поселенцев в виде червячков, потом небольшие кусочки этих окаменелостей размачивали в кипятке и, зажмурив в блаженстве глаза, неспеша сначала посасывали, потом медленно, дабы вкусить всех прелестей этого роскошества, долго и неспеша разжёвывали, и вот только после всего этого отработанного нуждой и временем
"технологического процесса" проглатывали, запивая всё тем же кипятком.
Рассказ этот, особенно та часть, которая повествовала об извивающихся из всех многочисленных дырочек многочисленных червячках, потряс до умопомрачения нас с сетрой. Могу себе представить, как он потряс впоследствии моих, привыкших к сытной германской жизни детей!

3. ПАПА

Папа...Папа родился 1-ого февраля 1924 года в городе Екатеринбурге (позже город назвали Свердловском, а сейчас опять переименовали в Екатеринбург) в семье офицера РККА Степана Ивановича Есюнина и домохозяйки Валентины Семёновны урождёной Ворона ( ударение на первом слоге) и был старшим ребёнком - младшим был его брат, Евгений Степанович Есюнин ( 31.03.1928 - 1993 (?) ).
Мой дед, Степан Иванович Есюнин, родился в 1897 году ( эта дата определена, так сказать, эмпирическим путём, из свидетельства о рождении моего папы, где написано, что отцу регистрируемого ребёнка на тот момент было 27 лет ) в деревне Ротики Вятской губернии Слободского уезда Сезенёвской волости. Мне известно только о наличии у него сестры Надежды, а из более старшего поколения в семье упоминался его отец, мой прадед, Иван Савельевич Есюнин. Прадед прожил довольно долгую жизнь, если известно, что он, будучи в возрасте 82-ух лет, работал на железной дороге и даже женился.
Дед же мой, Степан Иванович, был офицером РККА, но определить его звание по сохранившимся фотографиям не получилось - фотографии старые и недостаточно качественные. По рассказам бабушки, перед бракосочетанием он должен был представить невесту в офицерском собрании, так сказать, для одобрения.
В начале 30-ых годов ХХ века, скорее всего по чьему-то доносу, дед был арестован. После шести месяцев заключения он был оправдан, но за это время, проведённое далеко не в санаторных условиях, заболел туберкулёзом горла. Понимая, что болезнь, в то время, практически, неизлечимая, берёт верх над молодым организмом, дедушка в отчаянии восклицал:
- Валюша, как хочется жить!!! Сказали бы сейчас, что для выздоровления необходимо есть дерьмо ложками - ел бы! Как жить хочется!

Бабушка приложила все силы в попытках вылечить его. Она отправляла его на курорты Крыма, в Николаев, в Ялту, иногда ездила вместе с ним и с двумя детьми. Время было нелёгкое, для оплаты всех этих курортов и санаториев необходимы были деньги, для поддержания слабого дедова организма - хорошее питание, которое стоило немалых денег. Бабушке пришлось распродать, а точнее - сдать в ТОРГСИН, всё столовое серебро фирмы Фаберже, полученное от отца в качестве приданого, и, о чём она горько сожалела до последнего дня, тоненькое золотое обручальное кольцо, подаренное ей к свадьбе будущим мужем. В семье у нас осталось несколько ложек из того столового серебра Фаберже, и бабушка иногда горько восклицала:
- Лучше бы все ложки продала, а кольцо оставила!

Как ни билась бабушка, в возрасте 36-ти лет дед умер, но она всегда, до самой смерти любила своего Стёпочку - иначе она его никогда в разговорах и не называла. Лишь однажды она попыталась как-то устроить свою личную жизнь с человеком по имени Аркадий ( у нас даже фото его сохранилось, хотя и без какой-либо информации о нём ), но, поняв, что новый претендент не нравится сыновьям, тогда ещё глупым мальчишкам, бабушка Аркадию отказала. Уже в старости папа сокрушался:
- Какие же мы с Женькой были дураки! Ведь неплохим мужиком был этот Аркадий, и маму любил, а мы...

Бабушка, Ворона ( с ударением на первом слоге) Валентина Семёновна, родилась 23 февраля 1899 года в городе Котельнич Вятской губернии в семье мещанина Ворона Семёна Исидоровича и его супруги Агриппины Ананьевны. Всего в семье было девять детей: старший - Алексей, воевал в Первую мировую, второй была моя бабушка, Валентина, далее - Лидия, Нина, Елена, Борис и Виталий. Где-то между ними были ещё два брата - Михаил и Владимир, умершие в детстве. Что интересно, если о предках мамы у меня нет почти никакой информации, то о предках папы, хотя бы со стороны его матери, информации довольно много. Род Ворона идёт от Ворона Емельяна, который приходится мне прапрапрадедом. Его сын, Исидор Емельянович с супругой Ксенией Павловной были первыми известными представителями мещанства в нашем роду, а мой прадед, Семён Исидорович, родившийся в 1870 году, с 1911-ого являлся мещанским старостой города Котельнич. В 1914 году был членом Сиротского суда. О предках по женской линии кроме названных имён ничего, увы, не известно.
Бабушка моя окончила гимназию и была довольно грамотной женщиной. После замужества занималась воспитанием детей и ведением домашнего хозяйства. Овдовев, вынуждена была зарабатывать на жизнь, чтобы растить двоих детей - моего папу и его младшего брата Евгения. С начала 1960-ых годов и до смерти жила в Москве, в самом центре, на 2-ой Тверской-Ямской улице. Скончалась 5 декабря 1976 года, но в свидетельстве о смерти стояло 6 декабря - дядина жена уговорила врача скорой помощи, засвидетельствававшего факт смерти от естественных причин, поставить эту дату, чтобы получить причитающуюся бабушке пенсию - какое-никакое подспорье в похоронных расходах.

Это, так сказать, официальная часть моего повествования, цель которого - сохранить те сведения о наших предках с обеих сторон, которые удалось раздобыть. Сведения, касающиеся рода Ворона, мне удалось почерпнуть из небольшой статьи в номере газеты "Котельнический вестник" за 10 июня 2006 года, автором которой является моя троюродная сестра Новосёлова Ольга Александровна.



4. МАМА-ПАПА

Как познакомились мама с папой, точно не знаю, но по воспоминаниям рассказов мамы это произошло, когда она приехала к тёте Гале, её единственной сестре, в отпуск в Баку, где к тому времени тётя Галя жила с мужем-бакинцем. Дело в том, что тётя Галя, её муж дядя Боря и мой папа учились вместе в Батумском мореходном техникуме и были лучшими друзьями. По распределению после окончания техникума попали в Баку, откуда был родом дядя Боря. Тётя Галя с дядей Борей вскоре после выпуска поженились и моя мама приехала к ним в гости, где и произошло судьбоносное для нашей семьи знакомство наших будущих родителей.
Мама часто и с удовольствием рассказывала всякие интересные истории времён папиных ухаживаний, но, увы, очень мало, что сохранилось в памяти, и именно тот факт, что эти важные для нашего семейства истории потеряны или имеют перспективу стать таковыми в дальнейшем, и побудил к написанию этих строк.
Как-то раз, прогуливаясь при очередном свидании по городу, маме ужасно захотелось пить. А дело было поздней осенью и тот, кто имеет понятие о бакинском климате, знает, какая ветренная и промозглая погода бывает в это время года в Баку. Увидев замаячившую невдалеке тележку с газированной водой, мама чуть было не произнесла:
- Боря, давай попьём? Я так хочу пить!..
Папа тоже узрел эту тележку, но его привлекла небольшая очередь "жаждущих" и он, знобливо передёрнув плечами, в недоумении воскликнул:
- И какой идиот в такую погоду пьёт???...
Вопрос был риторический, но жажду у мамы как рукой сняло.
Мама, судя по всей её дальнейшей жизни, штучкой была довольно капризной и вопрос о том, как, таки, папе, такому мягкому и, в общем-то, нерешительному, удалось окрутить маму, до сих пор не снимается с обсуждения в разговорах с сестрой.
Как и все влюблённые, мама с папой иногда ссорились, потом мирились, причём одна ссора была судьбоносной, так как примирение могло и не состоятья, если бы маме не хватило мудрости признать свою неправоту. Что там произошло - мы с сестрой уже и не помним, забылись мамины рассказы, но до сих пор в маминой шкатулке хранится телеграмма, присланная папой прямо с моря к очередной годовщине их женитьбы . Текст телеграммы напоминает шифровку: "Светик, вспомни ромовую бабу!" Что там произошло с этой ромовой бабой - мы не знаем, но именно ей мы благодарны своим появлением на свет, так как именно после этй ссоры папа сделал маме предложение и было это 11-ого февраля 1950-ого года. День этот отмечался в нашей семье с таким же почётом как и 3-тье марта того же приснопамятного 1950-ого года - день бракосочетания наших родителей. С этим событием связано воспоминание ещё об одной истории.
Всем молодожёнам по закону полагалось то ли два, то ли три дня отпуска. Получил этот отпуск и папа. Как же быстро летит время у влюблённых, когда расставание даже на несколько часов - трагедия жизни! Пролетели и эти "медовые" дни. Естессно, свежеиспечённому мужу ох как не хотелось отрываться от молодой жены, но...Каких только чудес изобретательности не проявляют влюблённые! Папа, для того, чтобы не уходить в море, натравил на себя знакомую дворовую собаку. Та его "благополучно" покусала, чего именно и добивался наш героический молодожён. Несмотря на стопроцентную уверенность в полном здравии псины, папа мужественно согласился на прививки против бешенства, а их нужно было сделать немалое количество, для чего был выдан больничный лист. Ура, ура! Цель была достигнута и папа ещё на некоторое время остался на берегу, с мамой.

* - все даты приведены по новому стилю.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

© Copyright: Елена Йост Есюнина, 2014
Свидетельство о публикации №214072800126