Онегин, Нетребко, два поляка и гейская атака

Может ли красота спасти мир, который, по всем приметам, катится в тартарары на немедленных скоростях?  Как сказали в одной трагикомической пьесе, где безработные английские шахтеры с отчаяния решили зарабатывать деньги стриптизом, красота, конечно, спасет мир, но только в том случае, если уроды не погубят его раньше.
     И в очередной раз в раздражении отшвырнув газету или запустив мышкой в монитор - ну волосы же дыбом от всего - придумываешь себе побег, ну, пока ноги еще носят, да, придумываешь себе побег... Куда? Под мирную сень античных портиков (метафора - нет у нас таких), к бьющему посередине площади многоструйному фонтану перед пяти арочным фасадом, в высоких окнах которого летают в совершенном экстазе красные шагаловские ангелоподобные существа с трубами, по пологим широким ступеням к скверу с круглыми часами от Тиффани, засыпанному сухой коричневой листвой, осень в этом году в Нью-Йорке теплая, если не сказать, душная, к музыке, новой и вечной. Сладкий сон меломана наяву, главное, не забыть проснуться.   
Куда, куда, куда вы удалились
Весны моей златые дни
     На афишах, расклеенных по всему городу, красавица-сопрано Анна Нетребко и страстно обнимающий ее симпатичный баритон Мариуш Квечень больше напоминают пару Каренина-Вронский, чем Ларина -Онегин. За дирижерским пультом Валерий Гергиев, режиссура и сценография - британская, костюмы- афинянки Хлое Оболенски, ажиотаж невероятный, билеты давно проданы. Конец сентября и Мет открыл сезон новой постановкой "Евгения Онегина". В день премьеры спектакль напрямую транслировали на гигантские экраны перед самим театром и на Таймс Сквер. Потом актеры вышли на балкон поклониться публике. Зрелище - грандиозное! Но, видно, и вправду, осуществлять побеги в страну чистого искусства все трудней и трудней. Народ получил не только  зрелище, но еще и громкий, неприятный  скандал. Нью-йоркские геи, возмущенные гонениями на своих собратьев в России, сначала  пытались надавить на менеджмент Мета, заставив его, путем сбора подписей своих сторонников в интернете, посвятить премьеру Онегина российским геям, пострадавшим от путинского закона о  запрете на пропаганду гомосексуализма, а, когда это не получилось, (администрация вежливом но твердо, заявила, что при всем ее сочувствии к угнетенным секс меньшинствам, не считает оперный театр местом для политических деклараций) устроили шумную демонстрацию на площади перед началом спектакля, с выкриками лозунгов и речевок, обращенных, в основном, к Гергиеву и Нетребко, считающимися, не без оснований, большими поклонниками и защитниками правления Владимира Владимировича. Короче, без полиции не обошлось.
    Меня на той премьере не было и слава богу. Я попала на спектакль позже, почти случайно. Лишний билетик в сухонькой ручке нарумяненной старушки-театралки, у которой заболела подружка, оказался пропуском в мир, где все знакомо, понятно -  язык! жест! взгляд, где легко слушать, где ничего не потеряно в переводе, ни печального короткого вздоха, ни медленной нежной улыбки, за которой росчерк отточенного пушкинского пера.  А ведь когда-то я поклялась, что на "Евгения Онегина" больше ни ногой, ну, сколько можно! Опять эта "Курочка Ряба"! Ну, надоело же! Да, "не властны мы в самих себе..."
     Действие перенесено из пушкинских в чеховские времена, и воспринимается это совершенно естественно, ведь это время самого Чайковского. Мариуш Квечень-Онегин внешне и неуловимым обаянием напоминает интеллигентного чеховского персонажа, Платонова или Тригорина, он видит всех своих незатейливых соседей насквозь, слегка презирает, но благосклонно мирится с их посредственностью, дружески подтрунивает над восторженным Ленским и вообще, до поры, до времени не принимает жизнь всерьез. Татьяна для него деревенская книжная дурочка. Он читает ей мораль, великодушно и в то же время с убийственным равнодушием наставляя на путь истинный и закончив, аккуратно надевает шляпу, берет яблоко со стола и вприпрыжку, невероятно довольный своим собственным благородством, уходит со сцены, оставляя бедную девушку в слезах. Нетребко все так же неотразимо красива, но располнела еще больше и ее Татьяна, нервно заплетающая и расплетающая косу, в простом бумазейном платице с оборками, неповоротливая и неуклюжая провинциальная барышня, которая стесняется самой себя, такой гадкий утенок, распознать в котором будущего лебедя даже такому самоуверенному женоведу, каким считает себя Онегин, не под силу. Петр Бечала, нежный лирический тенор, неотразимый Ленский, счастливый, влюбленный, невыразимо глупый и прекрасный. Его первый выход с перепетым миллион раз ариозо - "Я люблю Вас, я люблю Вас, Ольга", как дежа вю и, если закрыть глаза, то можно представить на сцене - Собинова или Лемешева. Уже позже я нашла подверждение этому своему впечатлению чего-то невероятно знакомого и родного. Он, оказывается, успел поучиться вокалу у Павла Лисициана в Санкт-Петербурге.
     Нетребко уже кажется удивить ничем не может: примадонна, дива, роскошный, глубокий, вьющийся нескончаемой шелковой лентой голос. Но вот надо же! Почти пятнадцать минут ее раздираемая между приличиями и чувствами Татьяна пишет письмо человеку, которого толком не знает, мечется, подбегает к окну, возвращается обратно, рвет написанное в мелкие клочки, начинает заново и все эти знакомые слова, затертые до дыр, давно уж произносимые нами с иронией "вообрази, я здесь одна, никто меня не понимает, рассудок мой изнемогает и молча гибнуть я должна..." благодаря нарастающему драматизму мощного звучания и голоса, и оркестра, так трагично передающего смятение, надежду, отчаянный порыв влюбленной души, как будто призывающего нас вместе с небесами в свидетели своих страданий, рождают невыразимую жалость, сочувствие и понимание.
Сцена дуэли просто потрясающая. Непонятно, как декораторами и сценографами создано это ощущение зыбкого тонущего в рассветном сумраке мира на краю то ли болота, то ли речной заводи: озябший Ленский сидит на поваленном дереве, ждет опаздывающго Онегина, пишет - поет свои предсмертные стихи - плохие,  глупые, выспренние - "сердечный друг, я твой супруг" и опять, уже в который раз, надеясь на чудо, ждешь, что вот сейчас они помирятся протянут друг другу руки и обнимутся. Этот дуэт Ленского и Онегина, Бечалы и Квеченя- "Враги, давно ли друг от друга...",  едва ли не самое лучшее место в опере. В какой чудной гармонии звучат здесь баритон и тенор, два чудных голоса, два совершенно противоположных характера, предназначенных судьбой быть добрыми приятелями и  так жестоко разведенные случаем. "Обычай- деспот средь людей!"
Подарив любимому  прощальный поцелуй в губы (ну, театр все-таки!) исчезает в метельном мелькании Татьяна, оседает на снег "убитый" Онегин, артисты выходят на поклоны к аплодирующей счастливой публике. Из каждого побега всегда приходится возвращаться, но пока еще вечер, и есть время, и шелестят платья, и смеются люди, и отьезжают роскошные лимузины, журчит фонатан, пахнет прелыми листьями и продолжающие звучать в голове обрывки мелодий и слов, все будят воспоминания о какой-то другой жизни. Но это, конечно, только иллюзии.