Мазарини в ауте

Я чья-то старая икона,

Которая давно молчит.

Джулио Мазарини (в России его называли Прухин) был в бешенстве – старые иконы молчали с понедельника, и твиттер, и фейсбук безмолвствовали, пораженные вирусом Касперского, который внезапно по фибероптике вырвался из лаборатории на волю в сети.

Папская курия покуривала благовония и посмеивалась над Мазарини.

Кардинала Ришельё нечем было развлекать, ну, покрасил его Джулио разок в красный цвет – надолго этого не хватило, равно как и обрыдлых плясок омоновцев маршала Жана д’Омона. Да и герцог Бекингем, игравший несколько месяцев в футбол на лужайках Сент-Жермена, скуку разогнать не смог.

В отчаянии бабка Ришельё, Франсуаза Рошешуар, ковыряя в носу, записывала за Арманом Жаном диктуемый внуком от скуки  «Трактат о совершенствовании христианина».

В этот трудный для Франции момент в Париж приехал Дон Кихот, переплывший в доспехах Ла Манш в районе крепости Ла Рошель.

Хитроумного идальго поддерживала с воздуха авиация в лице Икара - критянину рыцарь прибил на спину крылья от мельницы для улучшения аэродинамических свойств в полете.

У ворот крепости Ла Рошель Дон Кихот повстречал Атоса Пальму, аргентинского композитора и музыковеда, надушившегося туалетной водой «Арамис». Атос угостил идальго стаканчиком порто.

- Иконы у Мазарини молчат,- пожаловался Атосу хитроумный идальго.

- А он мушек тер?