Коленька

Коленька состарился. Сила покидала его неоправданно быстро и не в срок.

Так, во всяком случае, ему казалось.  Руки могли ещё только тянуться, но пальцы

 стали предателями. Они зачастую не  обхватывали  предмет, а лишь касаясь,

переворачивали его или сталкивали, опрокидывали. Многие усилия нужны были для

совершения некогда несложных повседневных движений.

 Да и опостылел он уже всем своей беспомощностью и безнадёжностью.

Близкие делали что могли, но всё реже и реже. Ссылались на то, что он и сам не любит,

 когда его считают немощным. Никто не мог совершить чуда, да и не хотел.

Коленька нуждался.  Конечно нуждался.  Его маленькая пенсия не могла уже вместить в

и себя маленькие подарочки внукам, детям, медсестре, колющей его  никчемными

 иньекциями. Она перестала вмещать в себя газеты, поллитра для спивающегося, но

всё же любимого сына. Вследствии чего у отпрыска и пропала охота навещать Коленьку.

Но не мог себе отказать этот  полуживой человек, радоваться оставшейся своей полужизни.

Он страстно любил фотографировать. Некогда замечательную камеру он продал и

теперь фотографировал только дешёвой "мыльницей".  Зато, он ещё мог скачать кадры

на комп и часами, полунедвижными руками пытался ретушировать, оживлять картинки.

 Зато, если он не мог выйти из дома, особенно когда дожди и гололёд, Коленька

многочасно любовался картинками природы, бездомными собаками и котами, детьми и

даже полуосвещёнными окнами, которые могли ожить через маленькую "мыльницу".

 Последнее время он почти не выходил из дома. Появился страх упасть и сломать бедро.

Его очень пугал случай, произошедший с доброй соседушкой Ниной Николавной. Бодрая,

очень энергичная женщина упала. Сломала шейку бедра и её, как малоимущую определили

на лечение в дом престарелых. Аж на целых полгода. Ну кто будет держать её, пенсионерку

в больнице. Конечно,там были и нянечки и санитары. Её переворачивали, мыли. Но она

надломилась. Кости её кое-как срослись, ну как могли в 70 лет, а вот разум её ушёл.

 Её не оставляла паника. В конце-концов она выбросилась из окна. Коленька её знал, они

росли в одном дворе и её смерть очень на него подействовала.

  Но сегодня был чудный майский день. Кое-как спустившись по лестнице, старичок

 попал в неистовый рай весенних ветерков.  Блики ласкового солнышка, сквозь сочную

 зелень дворовых дерев, согревали, нежили.  Бегала ребятня, сваливаясь в весёлые кучи и,

 вмиг рассеиваясь по уголкам и лавочкам большого двора. Меж гаражами и мусорками, клумбами

 и крашенными в бодрые цвета покрышками, носились школьники и дошкольники. А их

 родители млея, пялились в окна.

 А вот и замечательный кадр. На лавочке, на солнышке, две малышки с бабушкой сидят и,

 подражая взрослым, жестикулируют. Кривляются. Как-будто "работают на камеру". Бабушка

 слушает их, пряча улыбку и вяжет.

Белый, худющий кот развалился под лавкой и жадно лижет вытянутую лапу.

 Коленька, доставая из кармана свою серебристую  камеру, несдюжил и выронил её. Пробовал

 нагнутся. Не достаёт. Почему-то и встать, распрямится уже и не получается.

- Если присяду на колено-подумал он,- то и не встану.

Бесспомощно оглядываясь, он всё ещё тянулся к "мыльнице", но тщетно. Любимый двор жил

перед ним, и все могли ещё говорить и смеяться. Драться, любить, ходить за поллитрой, вешать

бельё. По привычке не считать ни времени , ни сил. А он замер.

- Лишь бы не упасть, подумал он, вспоминая Нину.

 Тем временем, улепётывающий от других пацан, мгновенно схватил коленькину мыльницу и,

торжествуя, словно каманч, освежевавший очередной череп бледнолицего, молнией понёсся со

двора в сторону улицы.  Колюня замер в ужасе.

 Влетевший на скорости во двор автомобиль, выбил мальчугана аж метров на десять.

Мальчик не шевелился вовсе. Только вдруг разжалась рука и маленькая, серебристая 

 "мыльница" скользнула на грунт.   И  замерла в сантиметрах пяти-шести.

   Как и от коленькиных, тянущихся к ней рук, ещё пару мгновений назад.

 Вот так.   Кто-то в уме, да не в силах последнее удержать. А кто-то в силах,

да  по шалости, всё и потеряет.