Гавайи по-дедски - 3

Горы и море. Холодный запах трав, шум ручейка с прозрачной водой и шелест волн, набегающих на берег. Для кого-то это мечта, а для меня, с детства, обыденность, правда,  немного разнесенная во времени и пространстве.  Море в моей жизни было всегда. Родной город улыбчиво стекал с невысоких предгорий к морю. А там были ласковые волны, пахнущие нефтью. А горы были на каникулах, когда я бродил по бурным  речкам  с отцом, порой с треногой нивелира на плечах или коробкой вертушки, измеряющей скорость течения воды. И ночевал в кузове грузовика, вдыхая хрустально - чистый воздух, стекающий с вершин,  утром окуная ещё непроснувшиеся глаза в свежесть горного  ручейка. Обожал горы, но старался не подходить к обрывам. Трусливое естество выдавало себя дрожью в коленках. Чего уж скрывать, боюсь  высоты - признаюсь на старости лет. Однако, как обнаружилось, на Гавайях моя фобия скромно заползла непонятно куда.

Не предполагая ничего плохого, я сфотографировал очень красивую гору, украшенную маяком и бесстрашными парапланеристами. 

И никак не мог предположить, что через пару дней я буду сопеть и потеть, забираясь на нее.  В день экзекуции дочь, подозрительно осмотрев мои старые кроссовки, спросила: «Пап, а ты уверен, что тебе в них будет удобно?». Я гордо ответил, что мои катерпиллеры служат мне уже много лет, я в них истоптал весь Нью-Йорк, и, пока они не развалятся,  я их ни на что не променяю. И гордо добавил – «Я однолюб!» Жена подозрительно не к месту закашлялась. Я проигнорировал намек, и  мы полезли  вверх, в череде таких же лохов-туристов, отягощенных бутылками с водой, отдышкой  и фотоаппаратами.

И маяк, который мы видели снизу, поиграв  в прятки и помелькав среди колючих кустов, как бы совершенно нечаянно, оказался под нами.

Простор, ветер, даль, океан, японцы.

Однако, неявившиеся киты подняли волну у меня в душе, и мне захотелось заняться фотоохотой.  В крайнем случае – фоторыбалкой. Почему-то заняться фотоальпинизмом и фотопрыжками с парашютом у меня не возникло желания. И я рванул в джунгли.

Непроходимые заросли открывались ровно в 9:00, а до этого времени мы успели отвезти внучку в школу, внука в садик и собрались было погулять перед закрытыми воротами, но тут на нас набросились оголодавшие аборигены.

Толпы на открытии не наблюдалось. Но на берегу озера

нас ждала шумливая и с удовольствием позирующая  компания уток под руководством  гуся, 

окруженная  шустро бегающими птичками совершенно незнакомой наружности.

Они так ловко уворачивались от фотоаппарата и так напоминали маленьких страусов, что я, непрерывно поминая их маму-страусиху, даже себе представить не мог, с каким же лилипутом- спринтером она спуталась, чтоб получить такое подвижное потомство. Но когда этот страусенок с размаху сиганул в воду, и поплыл с бешеной скоростью, я понял, что его папа был пингвин.

 Хотя, стремительностью перемещений больше подошел бы мангуст.

Явно эмигрантское происхождение уток и  гуся, и огромных карпов не вызывали у меня сомнения. Под вопросом оставались мангусты, старательно охотившиеся на маленьких птичек, и "страусята". Зная, что на Гавайях нет змей, я предположил, что мангуст тоже пришлый, и, как оказалось, не ошибся. "Страусята" оказались единственными чистокровными аборигенами в этой пестрой компании.

Да и среди растений аборигены как-то терялись. Но сам сад (Hoomaluhia Botanical Garden) поражал воображение. И размерами, и ландшафтом , и ухоженностью.

 Разнообразье и разноцветье деревьев, плоды невероятных видов и окраса,

 

но вот что интересно – не было изобилия запахов, чего как-то подспудно ожидаешь от тропиков. Пахло лесом, тропическим, влажным, подгнившими листьями, травой. Но на лужайках не было буйства цветов – их как-то вообще не было. Может, я невнимателен, но на Гавайях я вообще не видел полевых цветов. Как, кстати, и диких плодовых деревьев. Кажется, единственный дикорастущий фрукт -  гуайява. Это вам не Кавказ.  Попросту говоря – в гавайском лесу можно помереть с голоду, не смотря на то, что  там растут и колбасное

 

 

 

и хлебное дерево.