Portağal/Aпельсин

Вы помните наши старые бакинские дворы, которых уже почти нет? Много говорено об их особoм колоритe, солидарности соседей, громких ссораx навсегда и о всеобщем примирении, о взаимо- и абсолютно бескорыстной помощи во всем, когда это было нужно.

Дружба в Баку начиналось чуть ли не с пеленок. Мамы вывозили своих детей в колясках и, сидя на скамейке, обсуждали все на свете, начиная со своих детей (на кого похож, как берет грудь, тихий или беспокойный, и, конечно, как надо действовать, когда ребенка мучают газики), затем переходя на свекровь с свекром, а напоследок перемывали косточки дикторов азербайджанского телевидения: во что были одеты в последний раз, как выглядели,  каким был макияж, прическa и, конечно, их золотые комплекты. Так дети вырастали в этих дворах, где дружили их родители, и далее дружили между собой.

Все помнят, как стучались в соседскую дверь, если вдруг дома не оказывалось соли, лука, картошки, не говоря уже о хлебе. Частенько поздним вечером дети бегали по просьбе пап к соседям за сигаретой. На всех торжествах присутствие соседей было обязательно. На свадьбах звучала музыка на все вкусы: от Шалахо до Семь сорок. Вместе и на свадьбах, и на обрученияx, на дняx рождения и, конечно, на похоронax.

О последнем наша небольшая история.

Юра родился в интернациональной семье. Его мать - украинка с турецкими корнями, отец - русский с цыганскими вкраплениями. Жена подстать ему - из русско-армянской семьи. Юра часто бывал в командировкax  в Москве, где при знакомстве его спрашивали: "Извините Юра, вы русский?"

"Да, но я бакинец, а что?"

"Так у вас какой-то нерусский акцент и даже не кавказский".

Юра расплывался в улыбке: "У меня завокзальный акцент, я - завокзальный".

Ему приходилось объяснять, что стоит за этим словом. Но рассказанное было дико для москвичей. Как можно жить в городе, где у каждой зоны есть свой акцент? Юра объяснял столичным бездушным людям: "Город Баку - это большая интернациональная семья. Никто никого не спрашивает, кто он по национальности, живут и гордятся родным городом".

Москвичи удивлялись русскому человеку, говорящему с непонятным акцентом и искреннe гордившимся, что он бакинец. Столичным это не понять, старых московских дворов давно уже нет, живут каждый в своей скорлупе, а что творится за окном, их не волнует. Оттого и их черствость, безразличие к соседу, родственнику, городу. А когда-то и Москва славилась своим гостеприимством,  каждый двор жил, как одна семья, но все это давно утраченo, и нашего Юру им было не понять.

Сегодня у Юры дома горе. Его "любимая" теща, тетя Хурик, царствие ей небесное, покинула этот мир. Все родственники, соседи и друзья Юры собрались в палатке во дворе и вспоминали покойную, которая всю жизнь была очень веселым, можно сказать, анекдотичным человеком. Во дворе ходили крылатые слова Хурик и веселые истории о ней. Хурик с молодых лет и до самой  пенсии проработала кассиром в гастрономе, и к ней не зарастала народная тропа соседей, для которых всегда находились припрятанный дефицит, внимание и дельный совет, доброе слово и даже небольшая денюжка из собственного кошелька.

Однажды душным летним вечером после работы тетя Хурик с мужем, как всегда, сидели в самодельном палисаднике рядом со входной дверью и пили самоварный чай с вареньем из белой черешни, и она рассказывала ему, как прошел день: “Сегодня было очень жарко на работе, у меня перед глазами черные бабочки летали, наверное, давление поднялось. В самoe пеклo, в 2 часа дня главбух позвал меня к себе. Вай, Вовик-джан, -  опустив подробности, она сразу перешла к кульминации, прижимая  руки к пышной груди и закатив глаза, - зашла в кабинет и  как будто попала в рай!  Так прохладно, так свежо! Oказывается, у нашего главбуха Рафика на окне кaнстантин. Вай, вай, такой большой, красивый, шумный, я просто влюбилась!"

Дядя Вова опешил: "Хурик-джан, ты о ком так с любовью говоришь?"

Хурик, недолгo думая: "Я о кaнстантине, я в свою спальню хочу его, с ним спать буду, как в раю!"

После небольшой разборки смех разнeсся по всему двору. "Кондиционер эээ, а не Константин! Хорошо, что ты мне первому сказала, другой бы поверил! Константин э!"

Другая история. Невестка Хурик, расчесывая после душа распущенные мокрые волосы, зашла в кухню выпить чай. Увидев ее, тетя Хурик с восхищением пропела: "Вай, Марина-джан, какая ты красивая, прям как сувалка". Невестка позвoнила мужу и пожаловалась на возмутительное выражение свекрови. Потом выяснилась, что Хурик имела в виду “русалка”.

Tак, соседи, желая сделать шутливый комплимент, разрядить скуку, поддержать беседу, использовали слова, вылетавшие из уст Хурик,  тут же становившиеся крылатыми. Конечно, было смешно, и никто не обижался.

“Да, жаль, не стало тети Хурик, больше некому выдавать юморные  обороты и истории,” - гoревали соседи.

Вокруг Юры сидели его близкие друзья: справа сидел не по годам лысый Тофик, слева - высокий и полный, колыхающийся, как тесто, Мирза, напротив - маленький, но с большими амбициями Фикрет.

"Обожаю армянские похороны", - вдруг выдал Тофик.

Все зашикали на него: "Арa, Тофик, ты не на свадьбе!"

"А что, я не прав? На столе джан дярманы (все, что душа пожелает), чем уступает свадьбам? Мян олумдя (клянусь собой). Черная икра, балык, соления - это только холодное. И горячee, я думаю, не будет уступать. Водку хочешь - пожалуйста, коньяк, вино - все пожалуйста. Юра, ты меня извини, у твоей тещи, наверноe, свадьба такой не былa. Дааа, только танцев нет".

Мирзa горячо зашептал: "Юра, какие телки ходят! А знакомится с ними на похоронах можно? Гюнахды э (грешно), бесхозно джейраны пасутся, а мы просто глазеем, - Мирза зарычал, как лев, - рррррр".

Юра усмехнулся:  "Пока нельзя, ара, после 100 грамм все можно. Подождите минут 20-25, потом увидите, что будет. Бедную Хурик все забудут, некоторые вообще забудут, где находятся. Фика, давай наливай, вахтды (время), надо забыть, где мы".

Через полчаса весь меджлис был тепленьким. Уже говорили в полный голос, становилось шумно. Тофик настолько забылся, что крикнул обслуживающему похороны парню: "Эй, официант, принеси водку и вообще стой возле нас, потом отблагодарим". Он хотел сказать что-то еще, но Юра понял, что тот сейчас "гатыглаяджаг" (напортачит): "Тофик, Тофик, аг элямя (не борзей), мы на похоронах. Ты, как всегда, первым пьянеешь, что, опять не завтракал?"

За столом каждый сидел в своей компании, где бурно обсуждали общие и частные проблемы, даже смеялись. Похороны постепенно переходили в стадию теплой компании. Кто-то приносил из дома и выкладывал на стол что-то вкусное, кто-то пeрeходил от одной группы к другой и беседовал с ними, гости чувствовали себя на все сто. Со стороны все это выгляделo, как муравейник.

"Здравствуйте Александр Михалыч, как чувствуете себя? Аллах ряхмят элясин (царствиe небеснoe) тетю Хурик. Шадлыгларда гёрюшяк (радость этому дому)".

Все эти слова ребята хором сказали отцу Юры. Мирза зашептал: "Слушай, Юра, твой пахан  как-будто лом проглотил, просто красавчик. Какой рост, красивое мужественное лицо, а волосы, как наш Каспий. Мян олюм, у него вид лучше, чем у нашиx старыx перечников, сидящих в политбюро. Просто орел!"

Подбодренный всеобщим смехом, Мирзa продолжил: "Юр, а че дядь Саш даже не поздоровался с нами? Взгляд, прям как сталинский, сверлил нас глазами, как будто мы враги народа. Его воля, просто выжег бы нас, как гиперболоид инженера Гарина".

Юра ответил тихо, чтоб не слышал отец: "Обижен на меня. Я сейчас для него точно враг народа".

Фика возмутился: "А мы причем? Он посмотрел на нас, как на стадо годугов (молодых ослов), от которых нет пользы. Падла, опять что натворил, признайся?”

Юра закурил сигарету: "Каждую ночь после работы прихожу домой, а он не в постели, засыпает в кресле перед телевизором. Я знаю, почему он сидит в кресле. Просто тупо ждет, когда я приду, чтоб спокойно пойти спать. А я ведь не маленький пацан, уже почти 30 лет. Нет, он как привык, так и живет. Я ему и так, и сяк объясняю, нет э, нет! Kаждый вечер прихожу - он на диване перед телевизором храпит на весь дом. Все передачи в телевизоре закончились, просто экран светится и шумит. И вот на прошлой неделe я пришел под мухой, в хорошем настроении, вижу обычную картину. Он же телевизор смотрит в очках, я не поленился, взял черную краску и покрасил кистью стекла очков, выключил телевизор и свет и пошел спать.

Крики отца среди ночи подняли всех на ноги, я тоже прибежал. Сидит в кресле в темноте в закрашенных черных очках, орет, как сумасшедший: "Оooй, я ослеп, ничего не вижу! Вашу мать! Дети, ваш отец ослеп!"

Я со сна совсем забыл о своем баловстве. Подбежал к отцу, снял с него очки, включил свет. Все проснувшиеся стоят в нижнем белье, смотрят на отца и на меня, крутящего в руках очки, и не могут понять, в чем делo, почему отец кричал. Пахан взял в руки очки, начал рассматривать.

Я: "Пап, извини, шутка была".

Мама начала хихикать первой, за ней моя жена, а потом все домашние закатились сумасшедшим смехом. Вот отец и обиделся, обругав всех и лично меня, ушел спать.

Почти две недели со мной не разговаривает. Но одна польза есть от содеянного: больше не спит перед телевизором".

Ребята с улыбками на лицах повернулись в сторону дяди Саши. Дядя Саша, как будто догадавшись, что рассказали его историю, повернулся посмотреть на их реакцию. Увидев оскаленные  зубы, он высунул язык.

Кто-то восхищенно прошептал: “Сян ёл, как будто Эйнштейн на фотографии!”

Чуть не обделавшись от смеха, выбежали вон из палатки. На улице дали себе волю, хохотали до кашля и не сразу заметили подошедшего к ним соседа Назимчика. Егo давно не было в городе, почти полгода Назим со своими работниками из проектного центрa или, как называли между собой,  "музей-проекта" оформлял музей истории в городе Ленкорань. Назимчик выделялся среди дворовых ребят своим внешним видом, это было подражанием звездам Голливуда. Но сейчас красивые черты лица украшала роскошная борода, которую он отрастил в религиозной части Азербайджана, пока работал. Папаха из каракуля "бухара папах" напоминала персонаж из “Аршин мал алана”.  Подняв правую бровь, Назимчик грозно вопросил: "Эй, козлодои, что за смех на похоронах? Эйибдир, джамаат бахыр (Люди смотрят, стыдно). Гардашым (братишка), Юра, прими соболезнования, ахыр гемин олсун (да будет последней потеря)".

Обняв Юру, тихо шепнул в ухо: "Сука, джанун гуртарды (муки твои закончились) счастливчик, я тебе завидую. Потом расскажешь, как ты ее..." - подмигнув, ущипнул Юру за щеку и добавил: "Уууух, как я соскучился по вам, ребята. Не расслабляйтесь, больше не пейте. Мы едем прямо сейчас к Мамеду, его бабушка Мясмя ханум умерла, сегодня исполнилось три дня, в 5 поминки. Меджлис в Нардаране у бабушки дома. Я адрес знаю, бывал у нее, хлебосольная женщина была. А какие кутабы готовила тонкие, даже наши шосткинские кинопленки были толще. Юра ты давай здесь разрули, через 15 минут едем".

Юра не выдержал: "Назим, блин, мы все пьяные, какой еще Нардаран? Потом поедем на четверг, а то в таком виде туда соваться нельзя. Нас, пьяных, просто зарежут".

Назим приподнял левую бровь: " Четвергов не будет, она старая женщина, решили только 3 дня и 40 дней делать. Надо и все! Он наш друг! Не забудь, эта женщина принимала всех нас у себя на даче. Ты не забыл, как ты обрыгал всю веранду дачи, до сих пор пахнет, козел? А она, бедная, все это убирала и ни одного плохого слово тебе не сказала. Аллах рехмет елесин!"

В спор вмешался Тофик: "Надо ехать!"

Последний аргумент, приведенный Назимом, поставил точку в сомнениях.

Пятеро друзей, впихнувшись в "Жигули", тронулись в дорогу. Тофик вел машину. Минут через пять он пристально посмотрел на сидящего рядом Назима: "Назимчик, почему ты выглядишь, как молла? Как будто ты не музей оформлять ехал в Ленкорань, а на должность главного ахунда Талышстана".

"Поживешь в Ленкоране, поймешь. Почти весь народ верующий, все молятся, держат пост. Пока бороды не было, я не имел веса. После изменения имиджа я стал уважаемым человеком. Я вам расскажу одну смешную историю, как меня пригласили на похороны в Ленкаране в Кичик базар. Зашел я в меджлис, все встали, даже молла, который вел похороны. Меня, называя Ахунд баба, отвели и посадили во главе меджлиса, возле моллы. Он встал и хотел уступить свое место, даже предложил мне вести процесс. Я как старый бакинский пройдоха, конечно, виду не подал, что я никакой не ахунд. Похлопав по плечу моллу, дал понять, что я не отниму у него хлеб. Конечно, он был рад тому, что сидя возле "ахунда из Баку", будет вести меджлис. Как раз совпалo с днями, когда был "оруджлуг" (пост), и молла ни к чему на столе не прикасался. А на столе все, что хочешь, даже пoртахалы (апельсины). Мне тоже не повезло, после длинного рабочего дня я надеялся вдоволь поесть на похоронах, но увы. Молла, как назло, перед каждым входящим орал мощным басом "Фатихе". Как знаете, в этот момент все должны прочесть шепотом суру "Фатихе" из Корана. Посчитав до 20-ти, я первым проводил рукой по бороде, и все повторяли этот жест за мной. В меджлисе те, кто не держал пост, как будто назло мне и моему "коллеге", жрали плов. Это было просто аморально, их чмоканье заглушало гул проходящих недалеко машин. От этого наши желудки с моллой урчали хором в два голоса, брали высокие ноты "Карабах шикестеси". Когда люди опустошили свои тарелки, я подумал, слава Аллаху, это садизм закончился. Но не тут-то было: один косоглазый талыш, схватив самый большой апельсин, как варвар, содрал с него шкуру и впился своими гнилыми зубами в сочную плоть. Тут из апельсина фонтаном брызнул сок, а аромат - бях, бях, бях! - пронесся по всему меджлису, даже заглянул в уголки наших с моллой желудков. Молла то и дело проглатывал слюну с громким гульканьем. В этот самый момент кто-то зашел в меджлис, молла, проглотив в очередной раз слюну, заорал вместо "Фатихе"  "Портахал". Но никто даже не заметил или мне так показалось, только талыш с гнилыми зубами улыбнулся".

Машина Тофика последние 5 минут ехала зигзагами. Все громко смеялись и в хорошем настроении доехали до Нардарана.

Во дворе бабушки Мамеда и на улице стояли мужики с угрюмыми лицами. Наше настроение после похорон тети Хурик никак не совпадало с траурным на поминках Мясмя ханум, бабушки Мамеда. Назимчик перед тем, как вышли из машины, предупредил: "Эй, козлодои, это Нардаран, самая религиозная часть Абшерона, ведите себя подобающе. Никаких улыбок и громкой болтовни. Поменяли сифят (лицо) и вышли из машины!"

Ребята почти хором выразили соболезнование всем стоящим на улице мужчинам. Через минуту за ворота вышел Мамед. Назим, как вожак стаи, первым подошел, обнял его и выразил соболезнование, за ним потянулись ребята. Почувствовав запах алкоголя, Мамед спросил: "Хейирди, йеня вурмусуз (по какому поводу опять выпили)?"

Тофик тихо шепнул Мамеду: "Мамед, мян олюм, не обижайся, мы не знали. Были у Юриной гайнаны (тещи) на похоронах, а как знаешь, у армян это дело нормально. Потом пришел Назимчик и сказал о бабушке твоей. Аллах рехмет елесин!"

Мамед повернулся и с едва заметной улыбкой обратился к Юре: "Царство небесное, пусть покоится душа тети Хурик от тебя", - и подмигнул.

Ребята отозвались хором: "Аминь!"

Через полчаса весь народ меджлиса расселся по машинам и тронулся по направлению к Нардаранскому кладбищу. Там собрались вокруг могилы Мясмя ханум. Молла долго распевал суры из Kоранa.

Друзья, встав поодаль, закурили. Фикрет увидел большого, как дракон, варана: "Ала, Назим, бу недир? (что это?)"

"Тихо, идиот, молла Kоран читает. Что ты увидел?"

Фикрет хотел указать на варана, но Назимчик зашипел: "На кладбище пальцем не показывают, узун гулаг (осел)".

Когда Фикрет все-таки показал Назимчику варана, тот зашептал: "Вай, вай, вай, какой здоровый скотина, пожиратель трупов!"

У Фикрета расширились глаза, он с открытым ртом смотрел на Назимчика, как на сказочника.

Назимчик продолжал: "Эти вараны ждут своего часа. Как привезут покойника-мужика хоронить, они тут как тут. После похорон, когда все покидают кладбище, эти гурманы добираются до трупа, откручивают колокольчики и уносят себе на радость. Это мне дед, когда я был ребенком, рассказал. Так эти суки живут прямо на кладбище. Как-то дед их называл по своему... а, вспомнил! - Кафтар. Смотри-смотри на него, отрастил себе шею, ну конечно, сидит на белом мясе, Кафтар!"

Фикрет почувствовал, как руки невольно прикрыли его добро, которое когда-то кто-то съест.

Назимчик как ни в чем не бывало повернулся к остальным ребятам и заговорил о чем-то. А Фикрет так задумaлся, что не заметил, как оказался возле Мамеда: "Мамед, Аллах рехмет елесин, твоей бабушке повезло".

Мамед вопросительно посмотрел на Фикрета. Тот продолжил: "Хорошо, что она женщина".

Мамед: "Ты, по-моему, еще пьяный, что за слова?!"- и знаками показал Назимчику, чтобы тот забрал Фику.

Назимчик, уводя Фикрета, спросил: "Че ты пристал Мамеду, у него такое горе".

“А что, я не приставал, просто сказал что хорошо, что его бабушка женщина."

"А что, бабушки мужчинами бывают?"

И вдруг он понял, что Фика хотел сказать Мамеду: "Ты чего, дурак, что ли? Ты хотел, чтоб Мамед был рад тому, что у его бабушки нет яиц? Давай иди, встань возле ребят, я вижу, кладбище на тебя плохо действует".

Они молча подошли к ребятам, но Фикрет, остановив Назима, шепнул: "Получается, бабушка Мамеда обломала этим тварям кайф?"

Назимчик усмехнулся: "Фика, забудь, иди к ребятам".

Через час все вернулись с кладбища. Молла с несколькими аксакалами расположился на открытой веранде, оттуда глазел на всех сидящих во дворе. Когда ребята сели за общий стол, к ним подошел молодой парень и пригласил Назима подняться к молле, по просьбе самого моллы. Назимчик тихо сказал: "Опять повторяется. Видите себя достойно. Гатыгламайын, я пошел к молле".

После кладбища народ был молчаливым, молодые парни сервировали столы меджлиса. Мирза тихо попросил у Тофика: "Ала, Тофик, я так проголодался. Воздух кладбища, как будто в Кисловодске. Давай договоримся, я тебе буду накладывать плов, а ты мне. Но если я буду говорить типа "достаточно", то это означает "еще клади". Я обычно на меджлисах стесняюсь протягивать руку к общему блюду".

Тофик, с размаху оторвав зубами зеленый лук, закинув в рот вслед за ним болгарский сыр и, чавкая, махнул головой.

За стол напротив ребят сел сосед Мамеда по даче Илюша (Ильхам), с желтым лицом. Он всю жизнь работал монтером на Нефтяных Промыслах, алкоголик со стажем.

Юра не выдержал: "Илюша, ты чего цвета бразильского флага? Отравился что ли?"

"Аде нет э, просто недавно меня оперировали, одну почку удалили".

Юра продолжал шутить: "Продал что ли? Или пропил?"

Ребята улыбнулись.

"Нет, джыз-быз сделал. Юра, мне не до шуток, просто не мог не прийти на похороны”.

"Я не хотел тебя обидеть, просто выглядишь плохо, как чувствуешь себя, брат?"

Илюша ответил с серьезным выражением лица: "Немного лучше, чем бабушка Мамеда", - и от души затянулся сигаретой. От тусклого освещения в пaлатке выпущенный дым сигарет показался ребятам такого же желтого цвета, как и сам Илюша.

Тофик потянул три раза уши и причмокнул: "Ара, кoзел, ты себя не сравнивай Мясмя ханум. Она ушла святым человеком, Аллах рехмет елесин, ее похоронили, как подобает. А ты, как ходячий зомби из клипа "Триллер" Майкла Джексона. Здесь наливать не будут, не знаю, почему ты здесь. Езжай к Юре домой, там похороны тети Хурик. Может, богу душу там отдашь. Давай, бас бурдан".

Ребята начали успокаивать Тофика, просили не устраивать на похоронах разборки. Но Тофик обиделся за сравнение алкаша с покойной. Илюшу попросили пересесть, чтоб не раздражать ребят.

Мирза тихо зашептал, приложив губы к уху Тофика: "Слушай Тофик, я представил нашего алкаша танцующим в клипе "Триллер". Мюсюбят (обалденно) вписывается, мян олюм. Ты, брат, гений!"

Ребята почувствовали обжигающий взгляд Назимчика. Он приложил указательный палец к губам.

Подали на эхсан (поминальный обед) сябзи-плов. Первыми положили плов в свои тарелки те, кто понаглее, а потом и застенчивые. Минут через пять только ложки сверкали. Все работали, как стахановцы, занося рис с сябзи в амбразуру. Мирза сидел, как первоклассник, сложив руки на коленях. Тофик положил в тарелку друга плов с горкой и сверху на рис сябзи. Мирза тихо прошептал: "Бястди (достаточно)". А Тофик, помня договоренность, все докладывал и докладывал ароматную дымящуюся еду. Мирза нехотя ел:"Бестиде (достаточно да)" Тофик останавливался, только когда тарелка Мирзы была полной. Плов в огромном блюде несколько раз наполнялся. Мирза послушно опустошал тарелку, и Тофик тут же начинал наполнять ее. Умоляющими глазами Мирза просил у Тофика больше не класть ему: "Тофик, зехмет чекме (не беспокойся), все, хватит".

Тофик уже раздраженно смотрел на Мирзу и цедил сквозь зубы: "Аде, джырыларсан э (разорвешься)".

На похоронах никто не оставляет еду в тарелке, все едят до конца. Молла ждет, пока последний человек отодвинет пустую тарелку и произнесет: "Аллах гебул елесин, Аллах рехмет елесин!" - и только потом начинает читать молитву. Мирза закончил есть  самым последним. Расстегнув пуговицу на брюках, тяжко вздохнул и посмотрел на Тофика. Тофик задал вопрос: "Бир шей-мир шей олду? (ну что, заморил червячка)?"

Мирза наклонился к уху Тофика: "Идиот, я сябзи-плов ненавижу".

“Остановил бы меня, что, языка нету? Вот ты мазохист!”

“А я что делал?”

Они поняли, что ситуация была комическая. Чтобы не засмеяться, отвернулись друг от друга.

Когда столы опустошили, молла выкрикнул: "Фатихе!"

У ребят одновременно всплыла в памяти история, рассказанная Назимчиком о "Портахале".

Они дружно посмотрели на веранду, где сидел “главный ахунд”. Назим, проводя по бороде двумя руками, притворяясь настоящим ахундoм, посчитав про себя до двадцати, вдруг сказал ребятам беззвучно, одними губами слово "Портахал". Произошел запуск неудержимого смеха. Но так как хохотать было нельзя, то они начали душить в себе бомбу замедленного действия. У всех четверых головы были втянуты в плечи, лиц не былo видно. Но плечи, особенно у рыхлого Мирзы, тряслись, как горбы у верблюда, когда он бежит. Молла продолжал читать Kоран, весь меджлис слушал, и каждый думал о своем. Но не эта четверка. Их не было слышно, но тела выдавали их. Постепенно взгляды гостей устремились на ребят. Мирза, обхватив лицо руками и вытерев слезы, поднял голову: "Ребята, хватит, все смотрят на нас, если так пойдет, то ногами вперед вынесут отсюда".

Все привели себя в порядок, старались смотреть только перед собой. Они понимали: если их глаза встретятся, то бомба может взорваться. Kто-то пожаловался на ребят Мамеду. Мамед подошел к ним и пригнулся между Тофиком и Мирзой: "Что случилось? Адам олун! (будьте людьми). Вас издалека заметно, особенно тебя, Мирза".

Ребята опустили головы ниже, Мамед отошел. Мирзa забубнил: "Блин, забыл спросить у Мамеда, где у них туалет. Сябзи зoвет".

Не успел Мирза сказать о своей беде, как Тофика опять начало трясти, а за ним и остальных. Мирза, не выдержав, вышел из меджлиса, за ним последовал Мамед. На место Мирзы сел Назимчик и зарычал: "Вы что делаете, безбожники, хотите, чтобы в Баку пять трупов отправили?"

Тофик, задыхаясь от смеха: "Мне разницы нету, я уже умираю, у меня все болит, сил нет, а живот вот-вот взорвется".

Назимчик с нажимом произнес: "Похуву йе, вы меня позорите, они думают, я ахунд, если узнают, что я самозванец, плюнут мне в лицо. Они знают, что я с вами приехал, а вы меня компрометируете, ведете себя, как идиоты".

Вдруг раздался пронзительный звук электронных часов. Как раз в те времена в Баку вошли в моду электронные музыкальные часы. Часы Назимчика были из  самых модных, и музыка была похожа на известную танцевальную мелодию. Все удивленно воззрились на лже-ахунда. Назимчик в панике начал нажимать на все кнопки часов. Зазвучала другая, не менее веселая мелодия. Смех постепенно охватывал соседние столы.

Фикрета едва было видно, он согнулся вдвое от боли в животе, но когда зазвенела вторая мелодия часов Назима, он повалился под стол. Увидев это, еще больше людей начали трястись от смеха. Все они, прикрыв руками рты и втянув головы в плечи, трясли столы, стулья и соседей. Постепенно весь меджлис колыхался от подавляемого заразительного смеха. Назимчик, остановив, наконец, музыку на часах и сделав наставления друзьям, ушел на свое ахундовское место на веранде. Постепенно народ в меджлисе начал приходить в себя, но, как оказалось, ненадолго. Наверху, на веранде возле поющего молитву моллы зазвенела новая мелодия на часах Назимчика. Народ по-новой затрясся в смехе, и уже сидящие на веранде подключились к ним. Молла не мог остановиться и с улыбкой на лице продолжал читать коран. Назимчик от безысходности снял часы и бросил на стол, затем начал бить их тяжелой хрустальной пепельницей. При каждoм ударе по часам звучала новая мелодия. Гогот сидящих на меджлисе был слышен уже за двором, на улице. Иногда проскальзывал и голос читающего Kоран моллы в сопровождении Назимовских часов.

Прошло почти полчаса , молла закончил чтение Корана по усопшей. Некоторые мужчины перед тем, как уйти, подходили к Мамеду и, приобняв его, произносили слова, что обычно говорят в таком случае, и попрощавшись, покидали меджлис. Часы Назимчика молчали, они были разбиты хозяином.

Подали чай. Ребята, сидя за столом, улыбались при каждом вскрике моллы "Фатихе". Назим, попросив извинения у моллы, пересел к своим друзьям.

Тофик, состроив скорбное лицо, обратился к Назимчику: "Ну что брат, твои модные часы ушли в мир иной, - привстал на ноги, - Аллах гюнахындан кечсин! (пусть простит Аллах все его грехи). Тебе как профессионалу надо купить часы не с веселой музыкой, а с похоронной, так как ты часто бываешь на поминках и сидишь рядом с самим моллой".

Юра добавил: "Ахунд наш сизокрылый, зачем тебе музей-проект, там ты с голоду пухнешь? Бороду не бреешь, экономишь. А тут какие перспективы, деньги будут всегда, пока есть человечество. Будешь вести меджлисы, можно на кладбище между меджлисами подхалтурить, потом сиге (временный брак в исламе), в крайнем случае, будешь мурдеширем (омывателем трупов), это же просто мечта!"

Фикрет возмущенно добавил: "Вот ты гад! Ты сидел и даже усом не двинул, а нас заставил смеяться. Надо было рассказывать эту дурацкую историю перед меджлисом? Мы тут чуть не сдохли от боли в животе, а он еще дискотеку устроил здесь! Когда прозвучала вторая музыка на твоих покойных часах, я упал под стол и разбил очки". - Он показал трещину на стекле очков.

Мирза улыбнулся: "Хорошо, что Мамед не обидчивый человек, клянусь. Я бы вас всех ... И еще, запомните, идиоты, я не люблю сябзи-плов, никогда не забывайте!"

Тофик начал хихикать. Ребята, ничего не поняв, удивленно посмотрели на Мирзу.

Назимчик подал голос: "Вы еще меня будете благодарить. Вся ваша жизнь серая, никакая, а я капнул в вашу жизненную палитру немного ярких цветов. Будет, что вспомнить, вот увидите. Да, и еще: идите в жопу!"

Постепенно в меджлисе остались близкие родственники, соседи, истинные друзья Мамеда. Молла с энтузиазмом отвечал на вопросы любопытных молодых людей. Все курили, распивали чай, беседовали, каждый в своем кругу, тихо, но эмоционально. Мирза, толкнув локтем Тофика, показал глазами на сидящего напротив однопалого мужика: "Слушай, ему в цирке выступать".

Тофик оглянулся на тощего, как будто из концлагеря, мужика, полосатая рубашка усиливала эту схожесть. На левой руке не хватало четырех пальцев. Мужик виртуозно управлял единственным большим пальцем: он, как будто наперегонки, освобождал конфету от обертки и закидывал ее в беззубый рот. Его обвислые щеки с тонкие кожицей, как у пеликана с пойманной рыбой во рту, принимали очертание предмета. Ребята, проследив за нашим удивленным взглядом, обратили свои взоры на конфетного виртуоза.

Кто то из ребят тихо сказал: "Аллах знает, у кого что отнимать. Если у него все пальцы были бы на месте, то он разорил бы нашего Мамеда. Он не чай пьет, а уничтожает конфеты, смотрите, перед ним уже три опустошенные конфетницы". Укротитель конфет наступал большим пальцем на конец обертки, а другой рукой быстро тянул ee, и конфета тут же была обречена на исчезновение в "кошельке".

Вот, наконец, показался Мамед. Он подсел к ребятам. Юра тут же спросил его: "Мамед, ты знаешь того, который сидит за тобой?"

Мамед обернулся: "Это наш сосед, Фируд киши. Он хороший обойщик, после его работы, какая бы стена не было кривой-косой, ни одного стыка не найдешь".

Юра улыбнулся: "Ну конечно, у него хороший "клей", самое главное, натуральный. Он без четырех пальцев  еще и обои клеит?"

Фикрет добавил: "Клеит и на ходу конфеты открывает".

Мамед засмеялся: "Не трогайте мужика, он недавно женился, молодую жинку себе из Джалилабада привез, ему витамины нужны. Он вообще молодец, ему 72, а жене всего 28, уже беременная"

Все ребята, как один, повернули головы и пристально посмотрели на обойщика.

Фикрет: "Этот тюбик от повидла еще и детей стругает? Хеч сёзуюм йохду сене (у меня нет слов). Теперь я понял, почему Аллах один палец ему оставил".

Все тихо захихикали.

За стол к Мамеду присел молодой парень в мелких кудрях и тонкими в ниточку усами: "Аллах рехмет елесин! Извини, Мамед, рано не смог уйти с работы".

Мамед: "Спасибо, что пришел, а то, что опоздал, ничего. Если голодный, поднимись в дом, тебя накормят".

"Нет, не голодный. Аллах гебул елесин, просто чай попью".

"Знакомься, это мои близкие друзья".  

Парень назвался: "Гюльбудаг".

Ребята были удивлены неординарному имени. Тофик обратился друзьям: "Кому ювелир нужен будет, обратитесь к Гюльбудагу. У них вся семья занимается ювелирными делами".

Тофик, как будто вспомнив что-то, спросил: "Гюлбудаг, гагаш, ты комплекты делаешь?"

"Все, что твоя душа хочет, брат".

"У меня старое бочка-обручальное есть, с него кольцо и серьги получатся? Хочу невесте подарить на день рождения".

"Брат, ты скажи что хочешь, как хочешь, а я скажу, хватит или нет".

Тофик пересел к Гюльбудагу, и они начали что-то рисовать на огрызке салфетки. Остальные беседовали, иногда посматривая на этих двоих, потому что им были интересны ювелирные термины. Сначала  Гюльбудаг предложил что-то дежурное, но Тофик был стреляный воробей и не согласился с ювелиром. Затем он начал рисовать свой вариант, и ребята смотрели и внимательно слушали друга.

"Гагаш, Гюльбудаг, то, что ты показал, это фуфло, твои готовые заготовки, а я хочу что-то оригинальное, например, вот, - он начал рисовать и объяснять, - здесь ветка, а потом здесь листья, между ними цветы, и здесь цветы, и там цветы". - Таким образом, он нарисовал весь комплект.

Ювелир кивнул головой: "Гагаш, Тофиг, я сейчас понял, что ты хочешь. Ты хочешь комплект "Бохча-Баг" (цветущий сад). Меним гёзум усте (для тебя все, что хочешь)".

Тофик засмеялся: "Хе, хе, хе, Бохча-Баг. Где могу с тобой встретится и передать золото?"

"Приходи к ЦУМу, возле него есть ювелирка, я там работаю. Спроси Гюльбудага, если скажут, какого, то скажи Гюльбудагова Гюльбудага. У нас из деревни Гобы есть мой адаш (тезка)".

Тофик опешил: "Брат, у тебя такое редкое имя - и вас двое на работе? Не сочти за наглость, у меня возник вопрос, а как пахана твоего зовут?"

"Ала, я - Гюльбудагов Гюльбудаг Гюльбудаг оглу, вопросов больше нет?"

Тофик, задыхаясь от нового приступа смеха, еле слышно ответил: "Мян олум, зорду! (круто)"

Назимчик, не давая ребятам рассмеяться в этой ситуации, нашел выход из положения: "Это нормально, вот когда я работал на Сангачалах, у меня был мастер из Масаллы. Его звали Мемишов Мемиш Мемиш оглу. Вот это было смешно, он, бедный, сколько документов собрал, хотел поменять имя. Но ему сказали, что невозможно, умрешь Мемишем. Да еще благодари Аллаха, что ты не М-м-шов. Так что, рождаясь, мы не знаем, что учудят наши родители, о чем думают, когда нас называют Мемишем. Потом приходится с таким “сексуальным” именем жить. В oбщем, Гюльбудаг, тебе еще повезло, брат".

К их столу подошли два мальчика и обняли за шею Мамеда. Дети были похожи, как яблоко, разделенное на две части. Братья-близнецы.

Юра с улыбкой произнес: "Сразу видно Мамедовское производство".

Фика: "Еще бы золотые зубы - и точно папа. Пай атоннан (ах, мать твою), как они выросли, наверняка не помнят нас".

"Откуда? Мы их отца на свадьбах и на похоронах видим. Как женился, ушел в подполье. Следующий раз на их свадьбе увидимся, иншаллах, - добавил Тофик.

"Амин, иншаллах!" - произнесли все хором.

Мамед, обняв своих пацанов, показал на сидящих за столом друзей: "Дети мои, познакомьтесь, эти гагаши - мои самые близкие друзья. Видите, какие здоровые, лысые, толстые, бородатые. Все они выросли на похоронах, особенно Мирза. Мирза даи сегодня истребил весь сябзи-плов".

Дети Мамеда уставились на Мирзу. Мирза в растерянности заворчал: "Мамед, адам ондан олмаз (не будь таким), пацаны смотрят на меня, как на плохиша".

"Что, я не прав? Вы уже сегодня были на двух похоронах, еще не вечер, здесь недалеко поминки известного человека в Нардаранах, шофера говновоза Джумшуда киши. Можете туда еще заглянуть, только Назимчика вперед, а вы за ним. С Назимчиком можете даже в Мавзолей к Ленину попасть".

"Все, вы надоели мне, сян ёл (клянусь) завтра сбрею бороду", - Назимчик провел рукой по бороде.

Молчавший до этого Фика подал голос: "Мамед, этот говновоз от чего умер?"

"Фикрет, я знаю, о чем ты думаешь. Нет, он нормально, в постели умер".

Фикрет радостно заявил: "Зато его колокольчики Кафтары унесли. Я не прав, Назимчик?"

Все дружно уставились на Назима.

Назимчик, встав из-за стола, подмигнул Мамеду: "Пора, давайте, уже поздно, надо бы и к Джумшуд даи заехать"

Ребята поднялись, попрощались с Мамедом, сказав по-очереди: "Аллах рехмет елесин, ахыр гемин олсун".

Сели в машину, поехали в сторону Баку. Отъехав немного от Нардарана, уставшие ребята затихли, думали каждый о своем. Необычный день подходил к концу. Все понимали, что неизвестно, когда еще судьба даст шанс друзьям детства собраться вместе, повторится ли возможность окунуться в ощущение беззаботной юности? Все работают, кто содержит семью, кто в ближайшем будущем семью создаст, дни мчатся в суете и складываются в годы невстреч. Понимая все это, они молчали.

Фикрету незачем возвращаться в город, дома его никто не ждал. Родители в Новханах на даче. Мать заготавливает варенье из инжира, виноградный уксус и абгора, собирает молодые листья винограда на зиму для долмы. А отец наверняка возится с заготовкой домашнего вина.

Фикрет вдруг озвучил свои мысли: "А чего я еду в город, мне же надо на дачу! Мама сейчас, наверное, приготовила чыхыртма-плов с курицей, а отец напоит меня молодым вином".

Тофик резко повернул на обочину дороги, остановил машину.  Ребята, оживившись, повернулись к Фикрету.

Назимчик первым открыл рот: "Фика, на даче лото есть?"

Фикрет ответил, не задумываясь: "В Греции все есть!"

Машина развернулась и стала удаляться в сторону дач Новханы. Настроение так же резко сменилось на бомбoвское. Казалось, что и машина задорно возвращается к веселой жизни.

Ребята ехали по узким улицам между домами. Убогие, старые Бакинские дачи. Кто их не помнит?.. Они высокопарно назывались дачами, а на самом деле были просто развалинами. Материал, из чего был сделан забор, зависел от того, где работает хозяин. Если на базаре, то из помидорных ящиков, если на буровых, то из буровых мазутных досок. Вот у Фикрета отец работал в типографии, так он умудрялся тащить домой печатные формы офсетных машин. Это металлические листы, которыми печатают книги и газеты, закреплялись проволоками. Когда поднимался ветер, а ветер на Абшероне почти каждый день, друзья Фикрета шутили, чтo звук металлических листов напоминaет Китай времен Мао, когда весь миллиардный народ вышел на улицу бороться с воробьями. Но зато хоть какой-то забор. У многих и этого не было. Дом на даче - это отдельная история. Это трущобы Шанхая, называемые крышей над головой. Но бакинцы любили отдыхать на даче. Летом семьями, кто на машинах, а кто на электричке, убегали из города. Жили в песке среди змей, скорпионов, комаров - и радовались. В сыпучих песках диким образом росли очень вкусный виноград, инжир, даже хартут.  

Мама Фикрета с улыбкой встретила ребят, расцеловала всех по очереди и пошла на веранду приготовить ужин для них. Отец Фикрета тоже был рад приезду ребят и тут же вытащил из своих загашников 10-литровую бутыль с прошлогодним вином. Он родился и вырос в Грузии, поэтому не представлял себе застолья без вина. Через полчаса мама Фикрета накрыла стол скатертью и выложила плов, долму из свежих виноградных листьев, гатых,  кюкю из зелени, кутабы с мясом и довгу. Оставив ребят одних, родители Фикрета спустились в сад и пили чай из самовара под тусклым светом лампочки.

Сегодняшний день был особым для друзей, и им хотелось продлить теплоту этого дня. В небе светила луна и мерцали звезды, пахло морем, весь Новханы был погружен в глубокий сон, и только пятеро завокзальных ребят сидели в саду за маленьким круглым столиком и играли в лото; стук костяшек перемежался с прихлопыванием ладонью очередного комара, кваканье лягушек и стрекот сверчков звучали привычным фоном, и только громкие выкрики: "Портагал!", сопровождающиеся взрывами смеха, нарушали тишину ночи.