Шел сентябрь 43-го

   Какой она была, война? Мы знаем о ней из художественных фильмов и литературы. Отретушированные серьезной цензурой, эти произведения прeврaщались в труху по своей документальности. В периoд советской власти ни один фильм или книга не могли быть настолько правдивыми, как рассказ фронтовика, прошедшего через этот ад. И мне посчастливилось познакомится с таким человеком.

Так сложилось, что после института я начала работать в отделе учреждения, где все сотрудники были вдвое старше меня, умнее, с багажом в полжизни за спиной, и им было, что вспомнить за чашкой чая. К нам частенько заходили из других отделов, то по работе, то просто так, пообщаться. Ну, и мы ходили. Как-то раз, проходя мимо комнаты с открытой дверью, я заметила старейшего работника Хикмята мяллима, поздоровалась. Он, увидев меня, улыбнулся: “Что, отдыхаем?”

Хикмят мяллим был культурным и образованным человеком, он прошел войну, был полковником в отставке. Мне нравилось его спокойствие, негромкая речь и уважительное отношение к любой личности. Конечно, между нами разница в возрасте колоссальная, но он не давил своим авторитетом и даже терпеливо слушал нас, молодежь, иногда задавая вопросы, когда считал нужным дать новое направление беседе.

Я зашла в кабинет. Глаза Хикмята мяллима, как всегда, лучились добротой. Поприветствовав его, узнав, как принято у нас, о здоровье, сказала, что готовимся праздновать День Победы, и было бы интересно послушать его воспоминания. Отпив глоток чая, он неопределенно покачал головой. Конечно, я знала, что Хикмят мяллим не любит вспоминать о войне, никто из воевавших не любил, но парой эпизодов можно же поделиться. Даже прямо сейчас, а уж потом, художественно обработав его рассказ и дополнив стихами и цитатами, я сама расскажу на торжественном вечере.  Мой следующий вопрос был наводящим и одновременно неопределенным: “А как там было?”

Он засмеялся: “Как на войне!”

Увидев, что я не удовлетворена ответом, он решил рассказать маленький сюжет, который мог бы как-то помочь понять слово "война".

Взяв большую паузу, этот всегда улыбчивый человек изменился в лице:

“Шел сентябрь 43-го. Наш саперный батальон Украинского фронта должен был добраться до левого берега Днепра. Ожидалось что-то грандиозное. Понятно было, что идет подготовка к большой атаке по всему Украинскому фронту. И самое главное - форсирование Днепра.

Мне было, как сейчас тебе, 21, и я был заместителем командира батальона в чине капитана. Комбат приказал мне с батальоном в срочном порядке добраться до левого берега Днепра, а сам он должен был немедленно прибыть в штаб армии. Я и замполит знали, что предстоит долгий путь по степям Украины по страшной жаре. Строевой состав батальона - 50 очень усталых солдат, среди которых есть легко раненые. Но нам обещали, что по прибытии к берегу Днепра на место дислокации нас ждет отдых и новое обмундирование. Да, самое главное, к нашему батальону был прикреплен гусеничный трактор с прицепом и кухней на колесах. Но и это не все, еще командирский мотоцикл, который почему-то не заводился и был закреплен на самом верху прицепа. Командир приказал: - Если ты этот мотоцикл не довезешь и не сдашь мне в целости и сохранности, то можешь сразу застрелится, чернобровый, или же тебя ждет штрафбат!  

Комбат был серьезным товарищем. До войны работал председателем колхоза и в эмоциях обязательно должен был орать, матюгаться, а слюной брызгал, как у нас на бульваре фонтаны. Я понял, что мотоцикл самое главное, что я должен довезти до конца. Не то конец мне.

Вот уже два дня идет наш батальон по степи. Трактор с мотоциклом и кухней едет впереди. Нас сопровождает пыль стеной, которая скрывает ноги солдат, они иногда проглядывают размытыми серыми пятнами из пепельного тумана. Солдаты мокрые от пота, спины покрыты осевшей влажной пылью толщиной с палец, все смертельно усталые. Солнце в зените, от жары звенит в ушах. А трактор, назойливо скрипя своими гусеницами, хочет победить в состязании по выносливости с человеком и ползет вперед.  Тех, кто совсем не мог ходить, временно сажали на прицеп к мотоциклу. В кухонной бочке была вода, солдаты, по-одному выходя из строя, подходили к бочке и наполняли свои фляги. А вода была горячей, пить было невозможно... но приходилось...

Замполит подошел ко мне :

- Товарищ капитан, ещe километр, и трактор встанет. Надо бы останoвиться. И солдатам отдохнуть не мешает. А то идут, как привидения, и в глазах тоска.

Я-то думал, на что мы похожи. Точно, он был прав, "привидения" - это правильное определение несущих на себе оружие и рюкзаки с шинелями и бредущих в облаке пыли полуживых солдат.

- Да, надо бы. Там, впереди, у деревьев я вижу какие-то построения, наверное, хутор.

Впереди оказалась заброшенная молочная ферма. Батальон просто рухнул на землю. Стало очень тихо. Лязг гусениц трактора и топот солдатских сапог так долго сопровождал нас, казалось, этот шум никогда не закончится. Все какое-то время лежали, не двигаясь, онемевшие от усталости. Как командир я должен был первым встать и дать команду расположиться, но тело не подчинялось мне. Еще несколько минут я лежал почти без сознания.

Через какое-то время, открыв глаза и приподняв голову, я осмотрел место, где мы находились. Полуразрушенная небольшая ферма с колодцем на невысоком холме. Открытое пространство с сожженной солнцем травой. За фермой овраг, весь в камышах, и слышно кваканье лягушек. А перед фермой огромное дерево, которое спасало нас всех от безжалостного солнца.

Я  поднялся на ноги, приказал всем встать и привести себя в порядок. Солдаты нехотя, с трудом начали подниматься, отряхиваться. Постепенно ожили: кто мылся, кто стирал гимнастерку, а кто-то даже брился. Все были счастливы тому, что смогли немного отдохнуть; послышались шутки, смех, потянуло махоркой. Еще часок, и мы двинемся к Днепру.

Буууммм... Взрыв! Ударная волна накрыла батальон. Ферма поднялась в воздух, как пушинка - и вся вдребезги. В нас стреляли в упор. Пули и снаряды, как дождь, накрыли нас. Никто не успел сделать ни одного выстрела, наши тела инстинктивно ринулись в овраг. Мы не знали, кто это, что это, как это. Немцев здесь не должно быть, они за Днепром. Когда я очнулся, все солдаты уже были в овраге в камышах, до груди в болотистой жиже. Почти все мы были контуженные взрывами снарядов.

Немецкие танки с мотоциклистами тут же оказались над нами на том самом месте, которое я описывал так красочно. Вниз, в нас полетели гранаты, пули. В камышах нас не было видно, и все надеялись, что пуля и осколки не достигнут их. Но болото кипело, и  батальон погибал в этом бурлящем аду. Каждый спасал свою жизнь: пытались выползти из этой мясорубки, плыли, зарывались в жиже. Я тоже искал спасения, не хотелось погибать в этой вонючей воде. Думать и искать выход из положения не было ни секунды. Немцы обстреливали середину болота и противоположный берег, под ноги почти не стреляли. Я кинулся обратно в сторону фермы. Подтянувшись к краю оврага, увидел, что замполит ползет за мной, а за ним солдат. В какой-то момент солдат начал тонуть. Я, спасаясь от фрицев, еще и его, тонущего молча, вытащил за шкирку. Мы втроем оказались недалеко от развалин фермы.

Я заметил глубокую выгребную яму, выкопанную для отходов. Мы втроем доползли до нее и спрятались в ней, прижавшись к стене и едва дыша. Нас невозможно было отличить от стенки, мы были в натуральном камуфляже, одни глаза видны.

Выстрелы и взрывы стали звучать реже. Немцы прислушивались к звукам и высматривали шевеление в камышах. Малейшее движение или звук - стрельба возобновлялась.

Минут через пять стало тихо, послышалась речь немцев, их смех. Они заняли наше место под деревом. Слышно было, как они ковыряются в командирском мотоцикле и в тракторе. Мы продолжали стоять, прилипнув к стене ямы и не шевелясь. Часа три мы вообще не шевелились, потому что немцы шастали по всей территории фермы. В какой-то момент мы услышали немецкую речь совсем рядом и даже увидели, что они подошли очень близко к краю ямы, снизу видны были их руки и автоматы. И вдруг на нас полилось что-то теплое. Встав над нами и ничего не подозревая, они просто мочились на нас. Не подавая ни звука, мы приняли душ из немецкой мочи. Но это были только два солдата. Немцы, видимо, решили не гадить где попало, все подходили к яме и...

Мы ждали, когда закончится день и наступит ночь. Как назло, солнце никак не хотело уходить к закату. Каждая минута тянулась, как час. Наконец, летний день утомился, и только к девяти часам небо постепенно потемнело.

Вдруг мы услышали звук командирского мотоцикла и шум радости немцев. Они сумели завести мотоцикл. Это было неприятно слышать. Мы так долго мучались, пытаясь отремонтировать эту паскудную командирскую игрушку, но мотоцикл никак не хотел заводиться. Мы его почти на своем горбу сюда довезли, а для немцев он с первого раза завелся. Хотелось сквозь зубы сказать: "Предатель!". Но нельзя даже шевелиться. Немцы отдыхали под деревом и не собирались уезжать отсюда. Мы ждали заката.

Вот и окончательно стемнело. Крупные звезды блестели, как в мирное время; точно так же они блестели в моем детстве, когда я спал на крыше нашей дачи в Инжирном.

Я тихо шепнул замполиту: - Время.  

Он что-то забубнил под нос. Что означало эта недовольное ворчание? Оказалось, когда немцы загнали нас в болото, замполит от испуга спрятал все свои документы и погоны в болотной жиже.

- Дай мне 5 минут, я поищу. Я знаю, где их спрятал.

- Ты что, совсем контузился. Как спрятал? Где спрятал? Там, в болоте, кроме наших утонувших солдат, ты ничего не найдешь.

Но я понял одно: если я его не пущу туда искать документы, особенно партбилет, то потом в особом отделе он обвинит меня во всех грехах.

Я сказал: - Иди, но только 5 минут.

Мы помогли ему выползти из ямы.

Мой солдат тихо спросил: - Почему замполит погоны спрятал?

Я просто поднес палец к губам: - Тихо, слушай каждый шорох. Если что, вылезаем из ямы и ползем подальше от фермы.

Я понял, что замполит решил, что если попадем в плен, то без погон и документов никто не будет знать о его чине и должности. В такой трагический момент, когда все пытались выжить в этом котле, он думал дальше всех -  что с ним будет, если попадет в плен...

Ждать долго не пришлось. Замполит спустился в яму, едва переводя дыхание: - Командир, ты был прав. Там просто страшно. Все болото в наших ребятах, просто невозможно пройти. Я не знаю, что мне делать. Меня расстреляют.

- Кто? Ты и сейчас почти труп, пока не выйдешь из этой ямы. Нам надо уходить! А там потом мы что-нибудь придумаем.

Мы медленно, очень тихо начали выбираться. Мы с замполитом подняли солдата первым, потом я помог замполиту. А вот мне пришлось трудно. Ребята спустили мне ремни, и я, схватившись за них, с большим трудом выбрался из выгребной ямы, спасительницы нашей, родимой.

Заранее решили: никаких разговоров, пока не выберемся на другой берег. Поползли по болоту. Тягучая жижа была вся в трупах наших солдат. Этого я никогда не забуду. Ощущать их тела было больно и обидно, это были наши ребята, не успевшие повоевать, да что там воевать, они не успели ничего в своей жизни.

Но надо было спасаться. Мы ползли почти три часа, и никто из нас не заметил, что мы давно оставили позади страшное болото. Мы были далеко от фермы и уже могли встать на ноги и топать в сторону Днепра, но какая-то боязнь не давала нам подняться.

Усилием воли я встал и скомандовал шепотом: - Встать. Пошли.

Под утро мы добрались до берега Днепра и узнали, что наша армия форсировала реку и атакует немцев. Теперь нам нужно было переплыть Днепр и присоединиться к нашей дивизии. Поплыли все вместе, чтобы, если что, помочь друг другу. До половины реки проплыли нормально, но дальше плыть становилось труднее, и мы начали тяжело барахтаться в воде. Нас подхватили другие ребята и помогли доплыть до берега. Это были солдаты из резервного состава, сибиряки.

Я нашел свою дивизию и командира батальона. Он слушал нашу историю и плакал, как ребенок. Потом он рассказал о том, что не только этот погибший батальон попал в такую ситуацию. Немцы пустили в наши тылы небольшие моторизированные отряды, которые наносили неожиданный контрудар и захватывали наши позиции. Это был хитрый ход генерала-фельдмаршала Эрих фон Манштейна”.

Я былa раздавлена историей Хикмята мяллима. Долго молчала, перебирая в памяти страшные картины, как кадры трагического фильма, в горле стоял комок. Я хотела спросить о судьбe выжившиx солдата и замполита, но не могла произнести ни слова.

Хикмят мяаллим как будто услышал мой вопрос. Немного погодя он продолжил: “Всех нас допрашивали. Сама понимаешь, где. Мы договорились рассказать все, как было, кроме истории замполита с документами. Документы просто были утеряны - и баста.

Мне дали батальон, повысили в должности. Солдата прикрепили к какому-то батальону, он воевал дальше. О нем больше ничего не знаю. А замполита разжаловали до старшины и тоже отправили дальше воевать. Какое-то время мы держали связь, но потом я узнал, что он погиб под Будапештом… Вот и все…”

Позже я нашла информацию об Украинском фронте в сентябре 43-го, вот  эти строки:

“Битва за Днепр. С обеих сторон в битве приняло участие до 4 млн человек, а ее фронт растянулся на 750 километров. В результате четырехмесячной операции Левобережная Украина была почти полностью освобождена Советской Армией от нацистских захватчиков. В ходе операции значительные силы Советской Армии форсировали реку, создали несколько стратегических плацдармов на правом берегу реки, а также освободили город Киев. Битва за Днепр стала одним из крупнейших сражений в мировой истории”.