Штефан

Сегодня Асаду даи исполняется 70 лет. За обильно накрытым столом собрались все его уже взрослые дети. Фоном праздника были шум и беготня внуков и правнуков, для которых юбилей любимого дедули - хороший повод побеситься, пока родители заняты едой и беседой.

Рядом с именинником сидел его большой друг, Мирахмед, с которым они прошли всю войну и до сих пор неразлучны. Выйдя на пенсию, они частенько играли на бульваре в нарды или домино. Вот и сегодня закадычные друзья сидят рядом. Их супруги тоже сдружились много лет назад и на семейных праздниках подсаживались поближе, чтобы поделиться новостями.

Тосты в честь Асада даи звучали за столом один за другим. Взрослые брали слово и произносили хвалебные речи и здравицы. Один из внуков захотел сказать тост в честь деда: "Баба, я тебя очень люблю и желаю тебе долгих лет". Все захлопали, а внук, подняв бокал лимонада, звонко выкрикнул: "За Штефана!"

Не понимая, кто такой Штефан, и в недоумении переглядываясь, все тем не менее вслед за мальчиком крикнули: "За Штефана!"

Асад даи изменился в лице и, резко встав из-за стола, ушел на балкон. За ним незамедлительно вышел Мирахмед: "Асад, мян олюм, это была шутка, успокойся!" На балконе они долго и эмоционально говорили. Никто не мог понять, в чем дело, что его так обиделo. Внук Асада даи стоял в недоумении. Когда его спросили, откуда он взял Штефана, ребенок пожал плечами: "Мирахмед баба попросил меня так сказать". Только через полчаса именинник позволил уговорить себя вернуться за стол, но до конца вечера сидел молча, губы поджаты и брови узлом.

Асад даи чуть не перечеркнул 50-летнюю дружбу с Мирахмедом из-за этой шутки. Все знали, что  Асад даи не любил говорить о войне, и понимали, что Штефан, видимо, был отголоском того времени. Но никто не осмелился спросить, почему дед так отреагировал на слова внука.

Через пять лет не стало Асада даи. Мирахмед даи часто посещал семью друга, его считали родным человеком. Он сидел во главе стола и частенько рассказывал веселые истории о своем ушедшем друге, но когда кто-нибудь пытался спросить о Штефане, он тут же менял тему.

В этот раз после годовщины смерти Асада даи его старший сын, провожая Мирахмеда, был настойчив и просил раскрыть ему эту тайну отца. Мирахмед даи сначала отнекивался, но потом,  уступив просьбам и уверениям, что только он будет знать об этом и больше никто, после небольшой паузы с улыбкой на лице поведал давнюю историю: “Наш батальон при наступлении зимой занял небольшую венгерскую деревню. Нам приказали вселяться к жителям, ну, мы и  ходили строем от дома к дому, и перед каждой уцелевшей хатой командир называл фамилию солдата, который будет жить там. Венгры нормально относились к советским военным и с удовольствием принимали наших солдат. Каждый хотел попасть к красивой вдове или просто к молодой женщине. Кому везло, а кому-то нет. Вот твоему отцу как раз и не повезло, он попал к 70-летней старухе, которая днями и ночами лежала на печи.

Когда батальон по утрам строился, каждый везунчик рассказывал о своих ночных приключениях с хозяйками, а твоему отцу нечем было поделиться.

И вот как-то вечерком мы с ребятами нажрались венгерской палинки, сильно опьянели и с трудом добрались каждый до своей хаты. Асад, придя домой, ничего не соображая, залез на печку и от души выпустил на старуху собранные за все эти военные годы пары.

Очнувшись, он осознал свою оплошность, но каяться не пришлось: старуха просто ожила, она светилась от счастья, глаза горели, и Асад услышал шепот: "Спасибо, солдатик, - и дальше на своем, на венгерском, -  удружил к концу жизни, теперь мне и умирать не жалко". Асад готов был провалиться сквозь землю от стыда.

А старуха с того дня изменилась: позабыв о печи, начала ухаживать за ним, вкусно готовить и даже негромко напевать. Она очищала его автомат кухонной тряпкой от пыли и натирала каждый патрон до блеска. Подав дымящуюся тарелку, она молча стояла у стены и с улыбкой смотрела на быстро заглатывающего еду солдатика.

Когда Асад надолго пропадал с батальоном, она с узелком в руках искала его. Завидев Асада, даже если он был в строю, старуха кричала по-венгерски: “Штефан, Штефан, я принесла тебе поесть!”

Конечно, ребята поняли, в чем дело, и начали издеваться над Асадом. Они кричали голосом старухи: "Штефан, Штефан, пошли домой скакать на печи!"

Асад бесился, понимал, что опозорился, но он не мог зачеркнуть преступную ошибку.

Через неделю в атаке Асада ранили в руку. Рана была небольшая, но он попал в госпиталь почти на месяц, а когда его должны были отправить обратно, он попросил перевести его  в другой батальон. Он надеялся покончить с издевательствами и жгучим стыдом.   

Назревала большая атака советских войск через замерзший Дунай. Вся армия готовилась к решительному удару. И вот по скованной льдом реке побежала пехота. Твой отец с новым батальоном бежал по мосту вслед за танками. В пылу атаки ему показалось, что он услышал, как кто-то кричит во всю глотку: "Штефан! Штефан!" Не может быть! Но нет, подлец продолжал настойчиво орать: "Эй, Штефан!"

Асад остановился, глянул с моста вниз и увидел свой старый батальон и весело орущего сослуживца, который узнал его в этой суматохе. Кровь бросилась в голову Асаду, он повернул свой ППШ в сторону весельчака и начал палить по нему, со злостью крича: “Штефан сянин анову…! (Штефан твою мать…)” Солдаты кинулись  спасаться под мост вместо атаки.

Наши благополучно провели операцию через Дунай, а твоего отца забрали в Особый отдел.  После вмешательства его друзей и командира батальона выяснилось, почему он стрелял в этого солдата. Асада отпустили из гауптвахты, но уже вся дивизия знала его секрет. Где бы он ни появлялся, его звали Штефаном. Если его не знали в лицо, спрашивали: "Служивый, ты не знаешь, в вашем батальоне есть такой Штефан? Говорят, от него 90-летняя старуха забеременела".

Так твой отец стал “известным” солдатом на нашем фронте. Понятно дело, он был молодой, кровь кипела, ну, по пьяни всякое бывает. На войне было очень тяжело, но появление Асада в батальоне меняло всю атмосферу, солдаты начинали шутить и смеяться. А для Асада это было позором”.

Выслушав рассказ Мирахмеда даи и посмеиваясь, сын Асада произнес: “Вот почему отец пресекал все разговоры о войне. Задавая отцу вопросы, я пробуждал у него воспоминания, о которых он предпочитал забыть. Даа, чего только не случалось на фронте! Но я думаю, это самое безобидное из того, что происходило на войне. Да простит меня отец за то, что я узнал его тайну. Аллах рехмет елесин, эта история уйдет со мной в могилу”.