Опять Онегин

Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Кто все дела, все речи мерит
Услужливо на наш аршин?
Кто клеветы про нас не сеет?
Кто нас заботливо лелеет?
Кому порок наш не беда?
Кто не наскучит никогда?
Призрака суетный искатель,
Трудов напрасно не губя,
Любите самого себя...

     Да, любите самого себя! Хольте, лелейте, берегите. Чтобы наслаждаться жизнью днем и с не меньшим удовольствием отдыхать от нее ночью. Чтобы хладнокровно застрелив глупого, восторженного приятеля из гордыни, из страха прослыть трусом среди людей, которых вы в глубине души презираете и мнением которых вы не дорожите ни единой секунды, немедленно и навсегда успокоить себя круглой сентенцией -  "нет нужды, прав судьбы закон".
     Любите самого себя! Забыв о множестве любовных интрижек, храните, для удовольствия потешить себя в часы скуки, письмо от придумавшей и полюбившей вас искренно и нежно,  деревенской барышни, начитавшейся романов, наивной и восторженной дурочки. Храните, раз и навсегда уверив себя в том, что "пришла пора - она влюбилась", а вы просто подвернулись ей под руку, и, оттолкнув ее, не совершили ничего дурного, не сказать преступного, ни по отношению к ней, ни по отношению к себе самому.
     Любите себя в городе и в деревне, летом и зимой, молодым и пожившим, правым и виноватым. Читайте, путешествуйте, ходите в гости, не обременяя себя ни горячими дружбами, ни  близкими. трогающими сердце знакомствами, потому что  "кто жил и мыслил, тот не может, в душе не презирать людей.."
     Хотя... В конце концов, какая разница! Не любите себя! Терзайтесь, рефлексируйте, жертвуйте собой, честно подставляя свою грудь и спину кинжалам всех страстей и несчастий. Рано или поздно, вы все равно умрете. Вас заколотят в деревянный ящик и опустят в землю. "... Под камнем сим вкушает мир." Нужное подставить
     Вот в таких размышлениях, я возвращалась домой с длинного, без малого четырехчасового, спектакля, напичканного простыми и сложными ассоциациями, с миллионом разных отсылов и посылов, два из которых, как показалось, мне удалось уловить почти сразу. О первом я только что, достаточно многословно, написала, второй, более спорный и неочевидный,  поразил меня тем, что, всегда бывший не поверхности, никогда мной не рассматривался: Онегин Татьяну не любил и правильно она его угадала (не сердцем, а интуицией, конечно), когда трагически упрекнула, назвав причину его внезапно вспыхнувшей страсти : ".. не потому ль, что мой позор теперь бы всеми был замечен и мог бы в обществе принесть Вам соблазнительную честь?".
     О спектаклях-вехах и их эпохальных режиссерах я раньше читала много и всегда думала, что времена и тех, и других давно и безнадежно канули в лету. Чеховская "Чайка" МХТ, символ нового русского театра, "Принцесса Турандот" -  веселая и ироничная комедия масок умирающего Вахтангова, в голодной, растерзанной гражданской войной Москве, мейерхольдовская мистическая сатира-гротеск "Балаганчик" по пьесе  сумасшедше-популярного красавца-символиста Александра Блока, музыкальная "Трехгрошовая опера" Таирова, благославленного на постановку самим Бертольдом Брехтом. Я ошибалась, в театре все еще есть место чуду. Закончилось представление, вышли на поклон актеры, взорвался овацией зал, а я все никак не могла понять, что произошло. Почему, не единожды прочитанное, обсужденное и обдуманное литературное произведение, вдруг опять заволновало множеством вопросов, на которые за столько лет так и не нашлось убедительных ответов.
     "Евгений Онегин" Римаса Туминаса в исполнение актеров вахтанговского театра, абсолютно декадентский и абсолютно гениальный спектакль. Сквозь все действие навязчивым рефреном звучит то тутти, то одним пальцем на рояле,  "Французская песенка" из "Детского альбома" Чайковского, такая простенькая, трогательная и печальная и задник сцены отливает оловянным блеском старинных венецианских зеркал, все время меняющих угол отраженья. Зеркало - удивительная, пугающая загадка жизни. Зеркала - врата в непостижимые, недоступные разуму измерения. В них удаляются души умерших, но и из них же, они возвращаются нашей живой и беспокойной  памятью. Оттуда же, всего на несколько неосязаемых мгновений, может вернутся и наша ушедшая молодость, со всеми ее заблуждениями, ошибками, радостями и огорчениями. Так на сцене появляются два Онегиных и два Ленских, и только Татьяна все действие остается одной и той же. Разве что однажды, в своем  пугающе жутком, эротическом сне, с медведем, Онегиным и сборищем сидящим у него в гостях мерзких чудовищ, она не видит картинок, а только лицо все еще прекрасной, но уже немолодой женщины, словно себя саму через много лет, и слышит мелодичный голос, пересказывающий ее видения. И когда женщина устает и прерывается, чтобы отдохнуть, рассказ подхватывает мужчина, и перепутать невозможно: сон Татьяны читает Иннокентий Смоктуновский, явившийся оттуда же, из зазеркалья
    Легким абрисом акварельных, серо-голубых балетных фигур, как будто сошедших с картин Дега, весь спектакль сопровождают Татьяну подружки,  девушки-массовка, девушки-кордебалет. Их много, у каждой из них свое запоминающееся лицо, своя манера двигаться и желание продемонстрировать себя, но судьба, кажется, на всех одна. Начитавшись романтических книг и нагрезившись вдоволь, отрезвиться реальной жизнью, выйти замуж за того, кто позовет, нарожать детей и успокоиться благополучием и скукой ровнотекущей, бессобытийной  жизни. "Привычка свыше нам дана, замена счастию она". И татьянина няня немедля начинает двоится у нас в глазах, превращаясь то в черную инокиню, в круглых очечках с длинной папироской в зубах, то в утянутую в траурное трико и пачку надменную наставницу танцкласса со стеком в руке: "слаба, тупеет разум Таня!", он, дё, труа, катр, он, дё, труа, катр. Пока не запомните, пока не выучите наизусть, пока не поймете, что будет так, именно так и не иначе. Потому что иначе не бывает.
     Зарецкие катят на санках сложенное в три погибели тело убитого Ленского, ползет рядом с ними странница -  скукоженная, лохматая, забитая, полупридушенная онегинская честь и совесть, заметает метель след ими же наглухо заколоченной кибитки (то ли гроб, то ли одиночка), в которой уезжает в Москву Татьяна с подружками,  и только фонарь на возке светится одиноко в глухом снежном мелькании. Прощайте, прощайте! И постаревший, отставной, полупьяный гусар, катает биллиардные шары, то насмешливо и саркастично, то горько и навзрыд читает бессмертные пушкинские строки о балах и красавицах, друзьях и дорогах, тщеславии и поэзии, жизни и смерти.

О люди! все похожи вы
На прародительницу Еву:
Что вам дано, то не влечет
Вас непрестанно змий зовет
К себе, к таинственному древу;
Запретный плод вам подавай:
А без того вам рай не рай.

Общеизвестная истина -  роман в стихах "Евгений Онегин" - философичен, несценичен и некинематографичен. Его сюжет банален и пересказывается в двух предложениях. Ставить его или снимать равносильно заранее запрограммированному провалу. Тот, кто на это решится, либо самоуверенный наглец, либо невежа, либо сумасшедший. Но приходит однажды человек, который, презрев всеобщее знание, берет и делает то, что другим казалось невозможным. Он находит и способ, и уникальный сценический язык, и актеров, способных на этом языке выражаться, благо, русская земля не оскудевает талантами, и совершает невозможное - последовательно и мощно визуализирует неисчислимое множество идей и конфликтов великого романа, толкуемого уже почти два столетия каждым на свой лад. И у него получается просто потому, что он - гений.