Солдат Васька. Продолжение

                                                             4.

Прошло около года. Лосев немного подрос и окреп, превратился в заправского солдата и по характеру уже мало напоминал того мальчика, каким был по приходу на службу. Но ростом вот,  да и комплекцией далеко ему было до старшего брата.  Невысокий такой, худенький, хотя и жилистый.  Наряди Лосева в штатскую одежду, и он вполне сходил за парнишку-подростка. Но в солдатской форме, конечно,  был вояка хоть куда.  Правда, усы и борода у него ещё не росли, что очень огорчало Лосева.  Хоть тресни, не росли и всё тут! Он даже стал покуривать, в надежде, что это повлияет на рост лицевой растительности, да куда там.  А вот положенные фронтовые «сто грамм»  все также отдавал желающим.

К коту Лосев был привязан по-прежнему. Кот за это время  очень вырос. Крупный, сильный, мускулистый. Настоящий БКП – боевой кот пехоты, как называли его бойцы.  Как и раньше, на привалах и после боёв он был отдушиной для солдат.  Состав роты за этот год, конечно, изменился. На смену погибшим пришли другие бойцы, но все они сразу же проникались к четырехлапому любимцу глубоким расположением. 

Самым страшным днём для Лосева был первый день наступления полгода назад. В тот день геройски пали многие из его роты.  Лосева же, хотя он за чужие спины, само собой, не прятался, едва зацепило. Он даже в санчасть после боя не пошел.  Не до того ему было.  Спать после того боя Лосев долго не мог, всё думалось и думалось. Как только он закрывал глаза, сразу же во всех деталях  всплывали картины  боя.

…Высота была укреплена дзотами, а перед ней  тянулись вражеские траншеи, усеянные пулеметными точками и опутанные колючей проволокой.  В центре траншей и по флангам тоже находились дзоты. И взять эти позиции нужно было в лоб,  После массированной артподготовки их роте предстояло ринуться в атаку и  выбить фашистов из укреплений. Это была их задача на этом участке фронта.

После сигнала красой ракеты, они  бежали к вражеским позициям, беспрерывно строча из автоматов, а по ним из фашистских траншей молотили пулеметы и безостановочно лупили автоматы.  С  визгом пролетали мины,  выпущенные из вражеских минометов.

Атака была стремительной и яростной. От автоматных очередей и разрывов у Лосева заложило уши. Он видел, как, стреляя из автоматов, бежали вперёд его товарищи, и некоторые вдруг падали, словно наткнувшись на невидимую преграду.  Он видел бегущего впереди лейтенанта Зорина. Зорин размахивал автоматом и что-то кричал, показывая вперёд, но что, Лосев не мог разобрать.  В какой-то момент он увидел бегущего рядом старшину, тот хлопнул Лосева по плечу и вырвался вперёд. Чуть позади Лосева строчил на бегу из автомата старик Лукич.   И Лосев бежал вместе со всеми, и вместе со всеми стрелял, стрелял, стрелял. Солдаты рвались вперёд, стреляли и падали, сражённые вражеским огнём.  И вот уже вражеские траншеи.  Видны нацеленные в упор дула автоматов, и различимы лица фашистов.       

Они влетели на вражеские позиции на одном дыхании. Их стремительный бросок опрокинул оборону противника.  Завязалась рукопашная.  В ход пошли ножи и штыки. Это было месиво из  орущих, рычащих, дерущихся тел. 

Всё это Лосев помнил уже урывками.  Он только увидел бросившегося на него фашиста, и почувствовал резкую боль в предплечье. Удар фашистского ножа пришелся вскользь,  но  Лосев на какую-то долю секунды замешкался и увидел над собой во второй раз занесённый нож. 

А потом, чья-то рука перехватила руку фашиста,  и  Лосеву бросилось в глаза искажённое яростью лицо брата. В следующее мгновение враг рухнул на дно окопа сражённый страшным ударом.  Но в тот же миг брат медленно стал оседать вниз. Он успел глянуть на Лосева, словно хотел убедиться, что с тем всё в порядке. Потом голова старшины дёрнулась, из уголка рта полилась кровь, и он замер с открытыми, смотрящими в упор на Лосева, глазами. Из спины брата торчала рукоятка  ножа. На это раз нож достиг своей цели.  

Лосев дико заорал и бросился на фашиста,  напавшего на старшину сзади.  Фашист видимо струхнул, увидев перекошенное яростью лицо Лосева. Вместо того, чтобы защищаться,  фриц вдруг прислонился спиной к бортику,  сполз на дно траншеи и закрыл голову руками.  Не помня себя, Лосев разрядил в фашиста весь остававшийся запас патронов. Фашист давно уже распрощался с жизнью, а Лосев всё строчил и строчил.  Он пришел в себя, оттого, что кто-то тряс его за плечо.  Это был Ступенчиков.  Рядом в молчании стояли другие бойцы.  Лосев оглянулся. По полю, то здесь, то там  витали дымки. Санитары уносили раненых. Было тихо, неимоверно тихо, так тихо, что Лосев подумал сначала, что он оглох.  Потом он услышал голос Ступенчикова.

– Всё,  – сказал Ступенчиков, – наша  взяла.

Но радости в его голосе не было слышно. 

         Лосев сидел около старшины, уткнувшись носом в колени.  Он не мог плакать. Он просто отрешённо сидел, потом встал, выбрался из траншеи и пошёл по округе. Убитых и раненых было много. Около раненых копошились санитары, уносили их в тыл.  Лосев бродил по недавнему месту боя как неприкаянный. Ступенчиков следовал за ним неотступно.

– Где  Лукич? – спросил вдруг Лосев, и сам не узнал своего голоса. Голос был сиплый и какой-то надтреснутый. 

– Не знаю, последний раз я видел его в атаке, – ответил Ступенчиков. 

         Потом они нашли Лукича.  Он лежал недалеко от траншеи. Лежал так, как будто бы всё ещё продолжал бежать. В руке его был зажат автомат.  Рядом с Лукичом сидел кот Васька и беззвучно открывал рот. Ступенчиков молча положил руку на плечо Лосеву.  

И Лосев заплакал. Нет, не в голос. Он просто стоял над Лукичом, а из глаз его текли слёзы.  Он не знал  о ком плачет. Он плакал о брате. Он плакал о Лукиче. Он плакал обо всех, погибших в этом бою.

 – Вот ведь как бывает, – послышалось за спиной, – сколько людей полегло и  хозяин погиб, а кот жив.  

         Лосев оглянулся.  Рядом с ним  стоял комбат, лейтенант Зорин и ещё какие-то офицеры.  Комбат вдруг обнял Лосева и прижал к груди.

–  Ты  поплачь-поплачь, мальчик, – сказал он, – легче станет. 

Но слёзы у Лосева уже высохли. Он молча козырнул командиру.  Взял на руки кота и серьёзно посмотрел комбату в глаза.

– Молодец! – сказал комбат и в сопровождении офицеров пошёл дальше по  взятым позициям. 

Гибель старшины и старика Лукича стали для Лосева страшной потерей. Только теперь Лосев до конца понял, что значил для него брат.  Строгий старшина,  не дававший ему спуску, в минуту крайней опасности, так же, как и год назад, вновь принял удар на себя. Брат, который подарил ему вторую жизнь. Помнил он и Лукича, его мудрость и рассудительную неспешную речь.

Лосеву так не хватало Лукича и старшины. Единственное утешение,  Крысулина перевели в другую часть.  Конечно, грустить-то долго некогда было, бои шли за боями, Лосев лез в самое пекло, но его, словно что-то хранило. 

Кот в первое время искал Лукича, потом привык к его отсутствию. Теперь, он по пятам ходил за Лосевым и в случае опасности, запрыгивал Лосеву на плечо или прятался за пазуху. А Лосев очень сдружился со Ступенчиковым.   

                                                  5.

Наступление было в разгаре. Шли с боями, отдавливая фрицам пятки. Лосев и Ступенчиков были теперь в полковой разведке. Уходя на задание,  Лосев засаживал кота в корзину и оставлял на попечении кого-нибудь из солдат, иначе бы кот бежал следом. Выпускали кота из корзины лишь, когда разведка уходила уже далеко.

Штаб получил донесение воздушной разведки о том, что в районе замечено скопление идущих маршем немецких танков и самоходок. Но на следующий день вновь высланная воздушная разведка не обнаружила  танковой колонны. Танки неожиданно пропали из поля зрения летчиков. Перед разведчиками была поставлена задача: уточнить место дислокации фашистской бронетехники, определить количество боевых единиц и, взяв языка, явиться в расположение штаба.

Но в этот раз всё пошло не так.  Накануне ранило Ступенчикова. Не сильно, он остался в строю, но на задание его не пустили. По темноте группа разведчиков, включая Лосева, ушла без Ступенчикова. Кота сунули в корзину.  А через некоторое время Ступенчиков обнаружил, что корзина пуста.  Коту все-таки удалось отодвинуть задвижку. Скорее всего он ушёл сразу же следом за Лосевым.

Первоначально отряд петлял по лесу. Стояли  первые дни сентября, и уже начавшая опадать листва, шуршала под сапогами.  Густой грибной дух витал в воздухе, и Лосеву порой казалось, что война закончилась, и они с друзьями вышли на грибную охоту.  Это было как наваждение, различив  под листвой гриб, Лосев еле сдерживался, чтоб не склониться за ним. Короткие команды старшего возвращали Лосева в реальность.

Разведчики двигались ходко и к рассвету были в тылу врага. С опушки обычно открывался вид на окрестные деревни, но в то утро стоял густой туман. И  в бинокль, и просто глазами трудно было что-либо различить. 

– Ну что ж, Петруша, – сказал командир, – похоже,  тебе пора.  Твоя задача обойти окрестные деревни, может быть, что и встретишь.  Не найдешь, к вечеру возвращайся.  Пойдем дальше за «языком»,  по глубоким тылам.

Лосев вытащил из вещмешка замызганные холщевые штаны и такую же замызганную рубашку.  Он переоделся и вымазал землёй лицо, шею и руки.  Взлохматил волосы, насовал в них травинок. Пошлёпал босыми ногами по грязи.  Теперь перед командиром стоял невысокий щуплый подросток в грязных штанах, еле доходящих до щиколоток босых запыленных ног,  в мятой заплатанной рубашке. Ступни были грязны, исцарапаны и загорелы. Всклокоченные давно нестриженные и нечесаные волосы свисали сосульками на лоб и шею, кое-где из них торчала солома. На худом обветренном грязном лице ярко выделялись большие серые глаза. Казанки худых загорелых рук были сбиты и исцарапаны, а пальцы с обкусанными ногтями выглядели давно не мытыми.  Довершала образ драная холщовая сумка, перекинутая через плечо. В сумке  лежала большая чёрствая краюха ржаного хлеба и пара испечённых в золе картофелин, да ещё газетный кулёк с двумя горстями подсолнечных семечек. Парнишка дрожал от утренней промозглости.  

Командир критически оглядел Лосева, повертел перед собой и остался доволен. Грязный оборванный подросток не вызывал подозрений. Таких много бродило по дорогам.  Это образ сложился сам собой и использовался разведчиками в исключительных случаях. Для сохранения образа, Лосеву официально было разрешено не стричься, и он единственный из всего полка щеголял спускающимися на воротник гимнастерки волосами.

Они молча пожали друг другу руки.

– Ну, до встречи, – сказал командир, – вечером ждём живым и здоровым.  Мы пока прочешем лес, может быть танки спрятаны на лесных полянах. Встречаемся вот в этом квадрате. Если ничего не найдёшь, пойдём искать вот в этом и этом квадратах. 

Командир, указал место на карте.

Разведчики напутственно хлопнули Лосева по плечу. Лосев кивнул и исчез в тумане. 

Лосев шёл по проселочной дороге и обдумывал легенду, на случай если попадёт в поле зрение полиции.  И вдруг за спиной он услышал звук, напоминающий мяуканье. Лосев подумал, что показалось. Звук повторился. Лосев остановился и стал всматриваться в туман. Что это? Неужели он так быстро подошёл к деревне. Но сквозь туман очертания изб не проглядывались,  и Лосев решил, что всё-таки померещилось. Он  двинулся дальше.  Звук повторился с прежней настойчивостью.  Смутное подозрение шевельнулось в голове, но Лосев его тут же отбросил: «Да нет. Откуда?!»  И в тот момент, когда он вновь прибавил шаг, вдруг ощутимо почувствовал, что нечто тёплое мягко опустилось на него сзади, и больно вцепилось в плечо.  Тут же раздалось довольное мурканье.  И это нечто стало настойчиво тереться о шею и щёки Лосева. 

– Так. Ну и дела, – подумал Лосев, – только этого ещё не хватало.

         Стаскивая  наглеца с плеча, Лосев уже знал, кого он увидит перед собой, и  не ошибся.

– Ну  и что теперь делать? – подумал он, растерянно гладя  кота.

Но потом ему пришло в голову, что это может быть даже и не плохо. Беспризорник идущий по дороге в сопровождении кота, это как раз то, что не вызовет подозрений. Он вытащил из котомки семечки и высыпал их в правый карман. 

         Постепенно туман развеялся, и солнечные лучи заработали в полную силу.  Ещё издали Лосев увидел деревенские крыши и верхушки тополей.  Он вошел в деревню и огляделся.  Это была совсем маленькая деревенька. Кособокие избушки, дышащие на ладан, уныло стояли по обе стороны единственной улицы.  Ни каких признаков, что здесь могут быть немцы. Он толкнул ворота крайнего двора и вошёл.

Лосев окинул двор взглядом. Кругом запустение. Конюшня, явно, давно необитаема.  Двор  зарос бурьяном, и лишь под навесом дымилось в казане какое-то варево.

Он поднялся  на крыльцо и постучал в дверь.  На стук выглянула старушка, такая дряхлая и сморщенная, что Лосеву стало жаль её до слёз.

– На старости-то лет такое навалилось, оказаться в оккупации, да ещё, наверняка, совсем одна осталась, – подумал он.

А вслух сказал:

– Люди добрые, дайте  водички испить.  

– Да дала бы, касатик, дала. Да только нет воды-то, вон, последнюю в казанок слила.  И сил нет за ней идти, прихворнула я малость,  –  ответила старушка, – да ты заходи в хату-то.         

Лосев вошёл и огляделся.  Всё вокруг было таким же старым, как и сама хозяйка. В углу иконка в обрамлении белого рушника.  На стене в большой темной раме фотографии родни.  У окна лавка и, когда-то  скоблёный до желтизны,  а теперь тёмный от времени стол.  На окнах старые занавески.  Печь давно не белена. На лавке у печи большая бадья для воды и ведро, оба пустые.

– А что, бабушка,  давайте, я принесу воды.

– Принеси, принеси, дитятко, коль не шутишь, там вон колодец, – ответила старушка и указала вдоль улицы.

 Лосев с ведром вышел за ворота и пошёл к колодцу. По пути он внимательно смотрел по сторонам, но присутствия  врага так и не заметил. Да и деревенских было не видать. Он натаскал полную бадью воды, наполнил водой бочку во дворе, и налил воды ещё в пару вёдер, найденных в сенях.  Всякий раз, выйдя со двора, он цепко оглядывал  округу, но так ничего и не выяснил.

– Вот теперь с водой будешь бабушка, – сказал он.

– Спасибо, родной, спасибо.  Теперяча  мне водицы-то надолго хватит. На вот поешь картошечки, – ответила старушка, которая успела уже притащить со двора казанок с варёной картошкой.

Лосеву было очень стыдно объедать старушку, но рот против его воли наполнился слюной.  

– Будем проходить по деревне, обязательно оставлю бабке тушенки и повара упрошу крупы отсыпать, –  подумал  он, очищая картофелину от кожуры.

         Он выложил из котомки ржаную краюху, разломил и протянул большую половинку старушке.

– Вот, – сказал он, – если  в кипятке размочить, то есть вполне можно.

– Спасибо, родной, спасибо, – прослезилась старушка, – я всегда знала, что мир не без добрых людей.

– Бабушка, а  можно, я коту картошки дам? – спросил он.

– Конечно, покорми котика, тоже ведь, божье создание, кушать хочет. А что твой чтоли котишко-то?

– Мой, я его ещё давно на дороге нашёл, так с тех пор за мной и ходит.

– Гляди-ко ж ты? – удивилась бабуля, – какой баской да упитанный.

– А  что упитанный, так на мышей охотится, да и я  что порой подкину.

– И то верно, настоящий хозяин сам не съест, а животное накормит, – согласилась старушка, потом спросила, – а  ты, сам-то, откуда будешь? Издалека, али как?  Шой-то я не видала у нас в деревне, таких-то парнишек.  Чей ты будешь, дитятко?

– Я и вправду не здешний, бабушка.  Ещё в начале войны с мамкой на поезде ехали, под бомбежку попали.  Маму так и не нашёл.  Брат на фронте погиб ещё в самом начале, а батя воюет.  А я вот с тех пор всё хожу, думаю, может, где родню встречу. 

– А ты оставайся у меня, внучком мне будешь, – сказала старушка, вытирая фартуком слезы.

Лосев стал сам себе противен из-за вранья.  Но  потом вдруг подумал,  а чего он наврал-то,  в принципе?  Брат действительно погиб, конечно, не в начале войны, но ведь погиб же, и теперь никто не вернет Лосеву брата. Мать  в эвакуации, их засекреченное НИИ несколько раз перебрасывали с места на место, и он теперь  не знает где она, писем давно не было.  А  отец, как и все настоящие мужики,  воюет с фашистами. Так что, всё  истинная правда.  И потом, он сейчас не Лосев, а безвестный мальчишка-беспризорник, каких много. И рассказал он возможную судьбу любого из них.

– Спасибо, тебе, бабушка, только я дальше пойду, мне своих искать надо.  А что, немцев в деревне много?  Не хотелось бы на них нарваться.

– Да не, у нас теперь немчугов нет,  ушли окаянные. А что им теперяча тут делать-то? Почитай, всё пожрали да пограбили. Скотину, какая была, порезали и сожрали. Ничего не осталось. Вот и ушли. Бабы сказывали, они теперь в соседней деревне. Там у них вроде б как штаб. Так что, за околицу-то выйдешь, по дороге не иди, а то прямиком к ним попадёшь, а ты леском-леском, вот и обойдешь супостатов.

– А  полицаи есть?  Тоже не очень-то приятно с ними встречаться.

– И полицаи в той же деревне. Они нас здесь теперяча только проведают, как бы кто чужой не обернулся. Так, что ты понял меня, иди леском.

Лосев распрощался с доброй старушкой и пошёл по деревне к околице.

– А как тебя звать-то, внучок? Я за тебя молиться буду! – уже вдогонку крикнула старушка.

– Петька! Друзья Петрушей зовут! Я за вас тоже молиться буду! – на ходу крикнул в ответ Лосев и помахал старушке рукой.  

Кот припустил за ним.

На душе у Лосева было очень светло.  Так бывает, встретишь человека и понимаешь, что после никогда его не увидишь, но за какие-то минуты человек становится  тебе своим, и ты уже не можешь выбросить его из своего сердца. Такие случайные встречи, порой, оставляют неизгладимый след. Уехал, ушёл, завертелся в своих делах, но нет-нет, да всплывёт мимолётное воспоминание и вырисуется облик того, кто пусть на краткий миг, но обогрел твою душу. Так было и с этой старушкой, и Лосев понимал, что пока он жив, её уже не забудет.

Он быстро шёл по дороге, загребая тучи пыли,  и уже через час  был таким пропылённым, что никто бы и не подумал, что ещё на рассвете, этот самый бездомный парнишка был гвардии рядовым Лосевым. Было жарко, как летом и не было ничего удивительного в том, что босоногий беспризорный парнишка с котомкой через плечо бредёт по дороге, а следом за ним  по густой траве и бурьяну крадучись бежит кот.

Показались дома. Лосев замедлил шаг, и устало пошёл по деревенской улице. Многие фашисты видели идущего оборвыша. Но мало кто обратил на него внимание, а уж на кота-то и вовсе. Полицаи, те, несомненно бы, обратили. Они со своим служебным рвением и стремлением выслужиться могли сцапать Лосева для выяснения личности. Но на его счастье, в тот день их в деревне не было. Ещё накануне были вызваны по делам службы в главное полицейское управление.  

Лосев подошел к колодезному срубу, зачерпнул воды и жадно стал пить прямо из ведра. Струйки воды стекали по подбородку, оставляя на грязной коже светлые следы.  По усталому и изможденному облику было видно, что парнишка шёл долго и очень голоден. Он полез в карман и стал щёлкать семечки.  Слышалась немецкая речь, хохот. Откуда-то тянулся  запах каши с тушенкой. У Лосева защекотало в ноздрях, снова захотелось есть.  Лосев присел у колодца, развязал котомку. Он сунул в рот краюху и отгрыз кусок.  Разжевал, проглотил. Вроде бы голод немного унялся.

Никто не обращал на него внимания, ну сидит себе  у колодца и грызет чёрствую горбушку оборванный мальчишка. Что тут такого.  Лосев жевал и украдкой глазел по сторонам.

Кое-где у дворов стояли автомашины. Лосев насчитал также парочку танков и самоходных установок.  Больше танков не было видно. Он сунул в левый карман две семечки и две шкурки от них.

– Неужели,  ошибочные сведения, – подумал Лосев и решил, что не уйдет до тех пор, пока не прояснит обстановку, а если надо, пойдет и дальше, по соседним деревням. 

– А кто тебе сказал, что танки будут стоять вот так, в открытую. Их наверняка замаскировали. Надо смотреть внимательнее, – подумал он немного погодя.

         Он сунул в котомку недоеденную краюху и пошёл на запах каши. Он здраво рассудил, где каша, там полевая кухня. А где полевая кухня, там  лагерь.  А лагерь наверняка недалеко от места укрытия танков.  Кот неотступно следовал за Лосевым, его тоже привлекал запах каши.

         За поворотом дороги начиналась околица, а за околицей на огромной поскотине стояли танки и самоходки. Они были завалены сеном и заложены ветками. Лишь кое-где из стогов и кустарника проглядывали дула. Издали казалось – стоят на лугу в окружении густого кустарника стога сена, заготовленные запасливыми хозяевами. Но, намётанный глаз Лосева сразу различил, что к чему.

– А сверху, с самолета их и вовсе можно принять за стога и кусты, – подумал Лосев.

         Рядом с околицей, во дворе большого дома раскинулся лагерь фашистов. Из дома доносилась музыка, слышалась немецкая речь. Кто-то смялся. Один солдат купался прямо в бочке, стоящей в углу двора. Дымилась полевая кухня.  К ней тянулась очередь с мисками. Солидный повар накладывал варево в каждую миску с «горой».

– Жируете, гады, – подумал Лосев, – ну ничего, недолго вам осталось.  

По опыту он знал, что если идёшь под видом беспризорника, то лучше не прятаться. Это меньше вызывает подозрений.  Фашистов поблизости не было, они всё ещё толпились у кухни. Он прислонился к жердям околицы и стал щёлкать семечки, внимательно пересчитывая при этом стога и кусты.  Конечно, Лосев только по размерам стогов мог догадываться, где танк, а где самоходка. Но его больше интересовало количество техники в целом.

Лосев щелкал семечки и скидывал шелуху в левый карман. Иногда, видимо по рассеянности, вместе с шелухой туда отправлялись и нерасщёлканые семечки.  Непосвященному невозможно было догадаться, что каждая семечка обозначала танк, а шкурка от семечки – самоходку.  Ну, даже если бы кто и поинтересовался содержимым карманов, всё равно бы ничего не заподозрил.  Подумаешь, в том и другом кармане семечки и шелуха от них.  Было тихо и сонно. Кот играл травинкой. Пора  уходить.  Лосев незаметно отошел от околицы. Ещё несколько шагов и он скроется из вида.

– Ком! – услышал вдруг Лосев, – малшик, ком суда.

Перед ним стоял фашист с большущей миской, наполненной до краёв мясом.  Фашист улыбался и большими кусками поглощал содержимое миски.  Лосев понимал, что надо подойти, ни в коем случае не бежать, иначе, всё насмарку. Он подошёл  и остановился чуть поодаль,  застенчиво глядя на фашиста

– Кушат, ням-ням, – сказал фашист и швырнул Лосеву кусок мяса.

Лосев не ожидал и не успел поймать. Шмоток шлёпнулся у ног Лосева и стал добычей кота. Фашист засмеялся и швырнул ещё кусок. Лосев поймал и теперь растерянно держал в руках мясистую косточку, источающую непередаваемый аромат. Фашист снова засмеялся и закричал:

– Бэ-э, бэ-э!

Потом полез в миску, и очередной кусок отправил себе в рот. Лосев догадался, что немец  имел в виду баранину.

– А вдруг отравлено? – промелькнуло в мозгу Лосева. 

Но тут же ему пришло на ум, что, будь мясо отравлено, фашист не ел бы с таким аппетитом из той же тарелки. Видно у фрица просто благодушное настроение.

Фашист снова кинул. Лосев на лету поймал источающий жир кусок и сунул оба шмотка в котомку.

– Найн! Найн! – протестующее закричал немец, – кушат! Сам!

– Маме,  – сказал Лосев,  – это маме.

– Мутер, – повторил он, вспомнив нужное слово.

– О, мутер, мутер! Гут! – обрадовано закивал немец и швырнул один за другим два куска.

Лосев снова поймал.

– Кушат! – приказал немец и наставил на Лосева перемазанный жиром палец, – Пух-пух! 

Он явно давал понять, что будет с Лосевым, если тот не станет есть.

          И Лосеву ничего не оставалось делать, как вонзить зубы с нежное жирное жаркое. Ему пришлось съесть всё, что ему кинул немец, и он почувствовал себя сытым.

Лосев усмехнулся в уме:

– Вот не думал, не гадал, что буду за обе щеки уплетать фашистские подачки.  А что, довольно вкусно.   Даже кот оценил.

Потом он вытер жирные ладони о штаны и сказал немцу:

– Спасибо!  Можно, я теперь пойду к маме.

И добавил по-немецки:

– Данке шон!  Битте!  Ком! Мутер, мутер!

          При этом Лосев показывал рукой как он идёт к маме.

– Гут! Гут! – фашист махнул рукой, и вдруг, встав в позу, словно бы стреляет из автомата, дал по Лосеву воображаемой очередью.

– Та-та-та-та-та!

Лосев знал, что поворачиваться спиной ни в коем случае нельзя.  Он  отступал по дороге, развернувшись лицом к фашисту, при этом ему приходилось улыбаться и махать рукой, как при прощании. У его ног тёрся кот, мешая переступать, Лосев несколько раз запинался за собственные ноги и за кота, и чуть не падал. Это смешило немца. Он всё стоял и не уходил, и тоже махал Лосеву. Так Лосев дошел до поворота  и развернулся только тогда, когда околицу не стало видно.  Ему не верилось, что удалось унести ноги.  Лосеву хотелось как можно скорее уйти отсюда, он еле сдерживался, чтоб не побежать.  Чёрт знает, что на уме у этого фашиста. Вдруг он сейчас бросится следом с целой толпой солдат, чтобы схватить Лосева.  Но всё было спокойно. Может, действительно, изнывающий от скуки солдат решил просто немного позабавиться, глядя, как голодный бродяжка уплетает за обе щёки дармовое угощение. 

Наконец, никем не остановленный, Лосев добрался до колодца.  И тут ему страшно захотелось пить. Он зачерпнул воды и с наслаждением припал к ведру.  Вода приятно холодила горло, и Лосев никак не мог оторваться от ведра.  При этом, он из-за ведра не забывал следить за обстановкой. Никто не обращал на него внимания.  Был полдень, и разморённые жарой фашисты видимо устроили себе послеобеденный сон.  А селяне старались лишний раз со двора нос не выказывать.

Лосев никем не замеченным  вышел из деревни. Но по дороге он не пошёл,  а направился через поля, заросшие бурьяном,  к лесу.  Кот, то ехал у него на плече, то бежал следом.  Деревня уже давно скрылась из вида,  но до леса было ещё далековато. И вдруг в животе у него забурлило и резануло так, что спёрло дыхание.  Ему казалось, что во все внутренности забит кол.  Лосева скрючило  в три погибели.  Он рухнул на землю и катался от боли, схватившись руками за живот.

– Отравил,  всё-таки, гад! – последнее, что пронеслось в голове Лосева, и он отключился.  

                                                           6.

             Очнулся Лосев оттого, что шершавый кошачий язык старательно лизал ему  лицо.  Ощущение было не из приятных, будто тёркой скребли по щекам.  Но Лосев несказанно обрадовался: значит, он жив и теперь только от него зависит,  получит ли командование данные разведки.  Идти он не мог, ноги подкашивались. Его скрючило так, что сил не было разогнуться.  Противный кол словно застрял в желудке.  Боль немного приутихла, но была теперь неотступно ноющей. И Лосев пополз. Он хватался  руками за траву и подтягивал тело, затем всё повторялось снова. Он упорно двигался вперёд.  Он полз и думал:

 – Обидно, конечно, предстать пред командиром в таком вот виде. Ну ладно, был бы ранен в геройском бою, а то ведь тьфу… живот скрутило! Вот ведь рана какая боевая!  Смех сказать! Хорошо ещё, что без всяких там рвот и прочих неприятных последствий.  Вот тебе и героическая разведоперация!  Подумают ещё, что поди со страху крутануло. Ну и что! Пусть думают!  Главное – добраться и сообщить всё, что узнал.

И он продолжал ползти.  Ползком ли, ногами ли,  но ему надо было добраться до своих  во что бы то ни стало и сообщить добытые сведения. Это Лосев понимал чётко. Он потерял счёт времени. Когда боль немного отпускала, он шёл, когда начиналась с новой силой, отлёживался, а затем обессиленный, снова полз. Было уже совсем темно, когда он добрался до леса.  Лосев брёл в темноте, интуитивно выбирая дорогу. Точнее, он брёл и полз туда, куда бежал кот.  Лосев совсем выбился из сил. В  какой-то момент он вновь потерял сознание. 

Сколько он так пролежал, Лосев, естественно, не знал. Он пришёл в себя так же резко, как и впал в забытье.  Он почувствовал, что в грудь ему что-то упирается. Лосев открыл глаза и увидел сапог, давящий на его грудную клетку.  Потом, он  даже не увидел, а скорее ощутил, направленное на него дуло автомата. Уже близился рассвет, и над ним на фоне светлеющего неба возвышался громадный немец. Во всяком случае, он показался тогда Лосеву громадным. Непокрытая ничем голова фашиста, казалось,  упирается  в самое небо.

Лосев так и не понял, как оказался фашист один в ночном лесу, он-то хорошо знал, что фашисты не были поклонниками одиноких ночных прогулок.  Но Лосеву было уже всё равно. Он понял, что это конец. Сейчас фашист выстрелит, а у него от боли в животе нет сил даже рукой пошевелить,  не то, что вскочить и дать отпор.  А тут ещё этот ужасный сапог, давящий на грудь. Жаль только, такие были разведданные!

Лосев вдруг разозлился. Боль стремительно отступила, и он, собрав все свои силы, дёрнул ненавистный сапог.  От неожиданности фашист упал, автомат вылетел из его рук и шлёпнулся в темноту. Фашист тут же вскочил и бросился на Лосева.  Но Лосев был уже на ногах.  Боль в животе бесследно прошла, как будто её и не бывало.

Конечно, силы были неравны. Огромный гориллообразный фашист и Лосев, на целую голову его ниже.  Этакие,  Голиаф и Давид военного времени.  Лишь только эта аналогия промелькнула в голове Лосева, он мгновенно несказанно развеселился. Нет, врёшь! Не так-то просто взять Лосева.  Недаром, он Пётр – камень. А значит, не сгибаем.  Подавишься, фашист поганый, этим камешком!  И на всякого Голиафа есть свой камень и свой Давид!

Они сцепились в яростной схватке. Откуда у Лосева только силы брались. Фашист напирал, но и Лосев не собирался сдаваться. За спиной Лосева  вцепилась корнями в землю толстенная сосна, а справа и слева ощетинился шипами густой подлесок из шиповника и малины.  Он прижался спиной к сосне и мельком взглянул в бок. Внизу чернел крутой обрыв, склоны которого также густо поросли шиповником.  Отступать Лосеву было не куда. И он пошел в атаку.

Как-то в детстве в одной из мальчишеских драк Лосеву сильно досталось  по горлу в том самом месте, где у него предполагался кадык. Ощущение было препоганое и Лосеву ещё долго было противно в горле. Потом брат объяснил ему, что это запрещённый прием и Лосев в честных ребячьих боях никогда им не пользовался. Но видимо, где-то подспудно, в глубинных тайниках сознания воспоминание об этом приёме, хранилось про запас, на самый непредвиденный случай. И теперь этот случай настал.

Всё произошло в мгновение ока.  Лосев с разворота, вложив в удар всю свою ярость, что было силы хряснул фашиста ребром крепко сжатой ладони по кадыку. Фашист  на мгновение замер и стал судорожно хватать ртом воздух.

Лосев не стал ждать продолжения, и бросился  в овраг. Он рассчитывал спрятаться где-нибудь среди кустарника, а затем, по возможности, прокрасться к фашисту и, оглушив ссади, вывести из строя. В том, что фашист будет его непременно искать, Лосев не сомневался ни сколько.  И он не ошибся, фашист взревел и  ринулся за ним. 

Лосев нёсся по склону, и ветки шиповника хлестали его по лицу и рукам, но он даже не замечал боли от царапин. Как и не замечал того, что следом за ним вприпрыжку припустил кот. И вдруг Лосев оступился и  кубарем  полетел по склону оврага. Он тут же вскочил, но фашист был уже рядом. Он снова бросился на Лосева.

Фашист, по-видимому, неплохо боксировал.  И пару раз Лосев ощутил всю весомость его ударов. Фашист был громоздок,  так что,  вёрткий и проворный Лосев успевал увернуться от его  выпадов и в свою очередь нанести удар.   Но в какой-то момент он всё-таки дал маху. Кулак фашиста пришелся Лосеву прямо в переносицу.

Перед глазами замелькали яркие вспышки, голова налилась горячей болью, и его повело в сторону.  Лосев ещё пытался садануть в ответ кулаком, но почему-то попадал всё время в пустоту. Фашист при этом странно раздвоился, затем соединился вновь. Потом Лосев на мгновение отключился. И этого было достаточно, чтоб  фашист завернул ему руки железной хваткой. Другая рука фашиста схватила его сзади за шею  и стала пригибать к земле.  Лосев дёрнулся, но это не принесло результата. Вдобавок он получил удар сапогом. Это его не остановило. Лосев лягался и дергался, пытаясь вырваться,  но фашист держал крепко и всё сильнее сдавливал шею. При этом он продолжал правой рукой выкручивать Лосеву ладони.

Лосев, что есть силы, саданул фашиста пяткой и, кажется, попал в колено, во всяком случае, фашист тут же снова  врезал ему сапогом. Что могла сделать босая лосевская пятка против фашистского сапога? Другой бы, в этой ситуации, может быть, прекратил всякое сопротивление, но только не Лосев.  Лосев был упрям и дерзок, он не любил проигрывать. И он продолжал отпинываться пятками и вырываться.  Во всяком случае, живым он сдаваться не собирался. Но фашист был силён.  Он пригнул голову Лосева почти к самой земле.  Длинная сухая трава лезла в нос, противно щекотала лицо.  Лосев попытался сдуть прилипшую к носу травинку, не получилось.

– Пф-пф, – снова  подул на нос Лосев.  Но, дурацкая соринка не поддавалась.

 И вдруг, Лосев почувствовал, что хватка ослабла, и тут же лес огласился отчаянным, полным ярости и боли воплем. Лосев дёрнулся ещё раз и вырвался. Он ринулся на фашиста и замер в удивлении.

Фашист судорожно размахивал руками, силясь сбросить с себя неизвестно откуда свалившийся на его голову кошмар.  Всё было тщетно. «Кошмар» не собирался попадаться в руки своему врагу. Всякий раз, как только рука фашиста тянулась в его направлении, «кошмар» обрушивал на неё град отточенных дерзких ударов.

Лосеву вдруг стало неимоверно смешно. На непокрытой голове этого огромного детины сидел кот и остервенело рвал открытые участки тела своим кошачьим оружием. Всеми четырьмя лапами вооружёнными острющими  когтями и всеми имеющимися в наличие зубами и клыками.  И это было самое грозное и поистине непобедимое оружие, какое только пришлось испытать на себе фрицу.  Услышав  знакомое «пф», кот среагировал так, как его учили. 

Атака кота была неожиданной и стремительной.  В его маленьком сердце проснулись все дикие инстинкты всех предыдущих поколений кошачьих со времён эволюции. Он чувствовал себя, вероятно, тигром, львом, леопардом и рысью в одном кошачьем лице.  И кот одержал сокрушительную победу.

Выведенный из строя фашист с залитыми кровью лицом и руками, полуослепший, в изнеможении опустился на землю.  Лосеву не стоило большого труда крепко стянуть побеждённому руки, оторванной от котомки лямкой и сунуть в рот кляп, также оторванный от подола рубахи.

Медленно–медленно они поднимались наверх по склону оврага. Деморализованный фашист уже не думал сопротивляться, а покорно брёл впереди. Видел бы он, что было в руках у Лосева вместо оружия!  Фашиста бы точно удар хватил, знай он, что  Лосев конвоирует его палкой, выломанной на ходу из сушняка, и теперь взятой на перевес, подобием автомата. А на плече у Лосева гордо восседал преисполненный боевого задора кот и бдительно следил за побеждённым противником.  И кошачий хвост явно давал понять, что благородная ярость и негодование  ещё не улеглись на дне кошачьей души. 

Уже почти совсем рассвело, когда они вскарабкались, наконец, наверх.  Там, среди деревьев  Лосев нашёл выроненный фашистом автомат.

         Так они и шли через лес до назначенного места встречи. Впереди фашист, со связанными руками, стонущий, при каждом шаге и еле передвигающий ноги.  Следом, Лосев,  еле шагающий от усталости и вновь начавшейся боли в животе,   а на плече у него бдительный кот.

В какой-то момент они вышли на лесную дорогу. Тут в оба в раз увидели брошенный посреди дороги мотоцикл.  И фашист, собрав последние силы, рванулся к спасительной технике. Хотя руки его были связаны, он видимо ещё на что-то надеялся. Ему удалось вскочить в седло, и он об осколок бокового зеркала стал разрезать веревку на руках.  Тут только Лосев понял, какую он совершил ошибку, связав руки пленному не за спиной, а спереди. Вот-вот фашист перережет веревку и уйдёт.

Лосев нажал на курок автомата. Сейчас очередь срежет фашиста, и прощай «язык»! Но выстрелов не последовало, рожок автомата был пуст. Лосеву стало понятно, почему фашист не пристрелил его сразу. Ага, патроны кончились у вояки!

Лосев отбросил ненужный автомат и, вцепившись фашисту в ногу, стал тянуть его из седла. Фашист пытался отпинываться, не переставая при этом перепиливать верёвку. Внезапно Лосеву под руку попала валявшаяся рядом с мотоциклом фашистская каска, и он стал хлестать этой каской фашиста по чему придётся.  Лосев держал фашиста за ногу, лупил каской  и орал что-то несусветное. Кажется матом. Слышала бы его сейчас мама!  Сказала бы: «Молодец, сынок! Ничего не скажешь, интеллигентный мальчик! Выучился, освоил грамоту!» Эта мысль рассмешила Лосева и придала ему силы.

И он снова орал, и тянул, и бил фашиста каской по спине. Наверное, ему снова помог кот, потому что Лосев видел мелькающий серый комок и слышал жалобное поскуливание фашиста. И они ведь стащили фашиста с седла! Ему так и не удалось перепилить веревку.

Фриц шлёпнулся около мотоцикла и уже не пытался сопротивляться. Лосев пинками заставил его подняться, и они пошли дальше, навстречу разведчикам. Перед глазами у Лосева всё плыло, ныла голова, болел живот и саднили ссадины.  Потом он уже не помнит, что было дальше. Кажется, он в очередной раз упал. Нет, сначала свалился фашист. А уже потом в двух метрах от него Лосев.

         А разведчики в условленном месте ждали Лосева. Все контрольные сроки уже истекли. Лосев так и не появился. Высланные ещё по темноте на его поиски двое разведчиков вернулись ни с чем.

Ступенчиков,  который после исчезновения кота, всё-таки выпросился у командования и нагнал разведчиков, места себе не находил.  Он появился уже после ухода Лосева.  Вырос перед разведчиками, словно из-под земли, ведя перед собой  «языка» – какую-то важную персону в майорском звании.

Этот майор в сопровождении автоматчика и мотоциклиста ехал по лесной дороге и Ступенчиков не мог отказать себе в удовольствии устроить засаду. Догоняя разведчиков, он решил срезать и вышел к лесной дороге.  Вот тут-то до его уха и донеслось надсадное стрекотание мотоциклетного движка.

Если сказать, что Ступенчиков видел в темноте как рысь, значит, ничего не сказать. Он не только великолепно видел в темноте, но и мог различить малейший шорох, малейшие оттенки звука. Лесной человек Ступенчиков был прирожденным разведчиком. Ловкий, смекалистый, дерзкий, он обладал ещё и неукротимой удалью. Этакий удивительный сплав: живой ум и надёжность характера, и внешняя нагловатая бесшабашность. Лихой разведчик, одно слово.  Недаром, как только его увидел командир полковой разведки, так сразу захотел иметь у себя в команде подобного молодца. Командир разведчиков сам был не промах, и поэтому умел ценить таких людей. Ступенчиков заявил, что перейдёт в разведку только вместе с Лосевым. Командование подумало и решило, что боец, внешне похожий на мальчика-подростка, к тому же умный, сообразительный,  будет в разведгруппе очень даже не лишним. В разведроте оба пришлись как нельзя кстати. Там все были как на подбор,  Умные, ловкие храбрецы и пройдохи, они такие дерзкие вылазки совершали, что бывалые вояки, только диву давались.  

Поэтому, ничего удивительного не было  в том, что Ступенчиков  решил перехватить фашистов в одиночку. Время до появления мотоцикла у него ещё было, и он хорошо подготовился к встрече. Завалил участок дороги валежником и брёвнами, и подготовил длинную сосновую сухостоину. Разведчик  рассчитал всё точно. Как только мотоцикл вынырнул из-за поворота дороги, он сразу же наткнулся на непреодолимую преграду, в виде завала на дороге. Мотоциклист гнал на хорошей скорости, и врезался в преграду. Послышался звон разбитого стекла, наверное, зеркала. От резкого удара мотоцикл на влажной от росы дороге развернуло, а пассажира, судя по регалиям офицера, выбросило из коляски.  В этот момент и рухнула поперёк дороги сухостоина, окончательно перекрыв все пути к объезду. Автоматчик дал в темноту длинную очередь, но тут же  получил  пулю из ответной очереди,  и больше не давал о себе знать. Мотоциклист тоже дал очередь из автомата, а потом исчез. Лишь слетевшая с  его головы каска валялась около мотоцикла.

Майора Ступенчиков взял живьём.  Теперь «язык» сидел связанным с кляпом во рту. Жаль, что мотоциклисту, удалось уйти.   

Разведчики понимали, что с Лосевым что-то случилось. Уже забрезжил рассвет, но они всё ждали, и никто не решался первым сказать, что всё, больше ждать бесполезно, пора идти дальше. Вдруг до чуткого уха Ступенчикова донесся звук, заставивший его насторожиться.  Несомненно, это было мяуканье. 

– Кот, ей богу кот! – повернулся  Ступенчиков к командиру. 

Командир прислушался. В рассветной тишине явственно слышалось требовательное и настойчивое мяуканье. Они двинулись на звук, и через некоторое время в сумеречном свете леса их взорам предстала удивительная картина. Под деревом со связанными руками в полуобморочном состоянии валялся раненый фашист огромного роста.  Чуть поодаль скорчившийся Лосев, с зажатым в руках фашистским автоматом,  а  около него, кот.  Кот громко звал Лосева, одновременно не спуская глаз с поверженного противника.

– Нашлась пропажа! – только и сказал на фашиста Ступенчиков, а потом, внимательно осмотрев его раны,  взял кота на руки и совершенно серьёзно сказал:

– Ну,  ты и солдат, Васька!

И все увидели, что фашист буквально исполосован кошачьими когтями и зубами.  Глубокие кровоточащие рваные раны бороздили его лицо и руки, с закатанными по локоть рукавами.

– Кому скажи – не поверят, – покачал головой командир и впервые за это время улыбнулся.

                                                            7.

Сведения, добытые Лосевым, были чрезвычайно важны, а ступенчиковский «язык» оказался очень ценной добычей, и всю разведгруппу представили к награде.  

Весть о том, что кот Васька помог Лосеву взять пленного, мигом разнеслась в полку,  затем стала известна и в дивизии.  А уже через день она обросла такими подробностями, что не осталось и малейшего намека на первоисточник. Когда она в одном из вариантов дошла до Лосева, то он узнал много интересного о своей эпопее. Роль Лосева в этой истории автоматически свелась к нулю.  Получалось, что все героические  поступки в этой незабываемой вылазке совершил исключительно кот.  Именно кот, а ни кто иной, взял важного «языка», сосчитал количество танков и вывел из строя целую немецкую дивизию, оставив её без стратегического мясного запаса. Но Лосев со Ступенчиковым не обижались. 

Васька стал неимоверно популярен. На него приходили посмотреть из других полков и просили отдать кота им.

– Хитрые,  какие  нашлись! – отвечали им  разведчики, – своего кота заводите, а на нашего, нечего рот разевать.

Но погладить Ваську все-таки разрешали.  Кот за эти дни разъелся неимоверно, приходили-то ведь с гостинцами, и каждый норовил угостить героя чем-нибудь вкусненьким.  Кличка «Солдат Васька» так и закрепилась за котом.

– Кстати, а почему у тебя всё-таки живот-то скрутило? – поинтересовался Ступенчиков после того, как львиная доля лекарств запущенных в медсанчасти в Лосева,  возымела свое действие, и тому значительно полегчало.

– Да все просто. Фельдшер объяснил, что я после горячей баранины сразу выпил холодной воды. А этого ни в коем случае нельзя было делать. Баранина-то очень жирная, вот она и застыла мгновенно в желудке. Смех смехом, но оказывается, как сказал фельдшер, это всё очень серьёзно, я совсем загнуться мог.  А я уж грешным делом подумал, что фашист меня отравил.  

– А  с котом  почему всё нормально было?

– Да кот-то воду не пил! – засмеялся Лосев и серьезно добавил, – а кот на самом деле молодец! Это ведь действительно он меня спас. Настоящий солдат.

          И Лосев ласково погладил кота.

         У них потом было ещё много совместных вылазок, пока Ступенчиков не погиб в одном из боёв.  В том же бою Лосев был  тяжело ранен и угодил в госпиталь.  Когда Лосева увозили, он был без сознания. Кот запрыгнул следом в санитарную машину,  но санитарка выбросила его из кузова.  Кот долго бежал за машиной, пока не отстал.  

         И следы его постепенно затерялись.

         Лосев, вылечившись, искал Ваську. При встречах расспрашивал незнакомых солдат, может быть, кто видел или слышал об удивительном коте. 

После войны Лосев специально приезжал в эти места, но кота так и не нашёл.   Местные жители говорили, что какой-то кот долго бродил по окрестным деревням,  так, словно бы кого-то искал. Подходил к людям, особенно к военным, и с мяуканьем заглядывал в глаза.  Он бросался навстречу каждому проходящему солдату, а затем, с тем же мяуканьем, уходил.   Люди сочувствовали Лосеву, но помочь ничем не могли.                                   

         Лишь однажды какой-то мужик, по виду явно не воевавший,  сказал Лосеву, что он дурью мается. Люди друг друга ищут, найти не могут, так война всех раскидала, а он какого-то кота.

– Что ты знаешь о войне, тыловая крыса, – ответил Лосев, – этот кот, мой боевой друг. Он мне жизнь спас.

И, развернувшись, ушёл, оставив мужика с раскрытым от изумления ртом.

Потом Лосев узнал,  что  какой-то кот прибился к воинской части, дошел с ней до Праги, а  затем вместе с частью уехал на Дальний Восток, но был ли это Васька, он мог только догадываться. Во всяком случае, Лосеву хотелось думать, что это был именно его кот, по прозвищу Солдат Васька. 

                                                                                                               2007 г