Алеф и Омег Буратино
Вместо эпиграфа.
“Windows is shooting down”.
* * * * * * * * * * * * * * * * * *
Швейцарец Юнг сопоставлял вымыслы литературные с вымыслами сновидений, литературу со снами. Литература есть сон, как справедливо отмечает Борхес, сон направляемый и обдуманный, повторяющийся неоднократно.
Вся мировая литература умещается в 36 сюжетов, в тридцать шесть вариантов сна с бесчисленными вариациями. Еще Дж.Хопкинсон показал, что спиралевидность нашей Галактики накладывает свой завиток не только на форму контрацептивных средств, но и на проявление метафор.
Метафоры, подлинные и ложные, не только отражают ныне внутренние связи между образами, но и меняют сами образы. Шутка ли, кто только не брался развивать образ легендарного сыщика с Бейкер-стрит – Ричард Бах и Джон Де Ченси, Аркадий Аверченко и Морис Леблан, Филип Фармер и Стивен Бакстер. Шерлок Холмс Бориса Акунина отличается от Холмса Энтони Бёрджесса или Роберта Блоха.
Рождение Гарри Поттера вызвало появление на свет Порри Гаттера А.Жвалевского и И.Мытько и Тани Гроттер (Дм.Емец, суммарный тираж уже составил более двух миллионов экземпляров), а также Барри Троттера (американский писатель-сатирик Майкл Гербер).
Многих детей восхитил «Волшебник Изумрудного города» А. Волкова. На благодатную почву вскоре ринулись Юрий Кузнецов и Сергей Сухинов, а Леонид Владимирский умудрился попытаться спарить два шедевра детской литературы и выдал на гора «Буратино в Изумрудном городе» (1996). Это нельзя назвать большим полетом фантазии, ведь у Буратино и деревянных солдат Урфина Джюса во главе с Ланом Пиротом в Голубой стране много общего.
Именно космогонические витки приводят к появлению в искусстве страдающих лихо закрученным сюжетом многочисленных сиквелов и приквелов, мидквелов и пародий. Вспомним успех «Звездных войн» и «Пиратов Карибского моря», «Шерлока Холмса» и «Трех мушкетеров», Остина Пауэрса и Шрека, «Буратино» и X-файлов.
Судьба Буратино оказалась достаточно извилистой, и мало кто остался равнодушен к образу поющего звенящего дерева в трамвае детских желаний.
Интересны размышления критика Волоснянского. По его словам, вымокший на Окинаве под проливными дождями Буратино-проповедник предстает в произведении Кэндзабуро Оэ «Женщины, слушающие дождевое дерево».
Пять взаимосвязанных рассказов Оэ метафорически раскрывают евангелические тенденции в описании оттенков жизненного пути доверчивого деревянного мальчика.
Метафора рассказа «Умное дождевое дерево» перекликается с повествованием о покупке учебника для Буратино, а «Перевёрнутое вверх ногами дождевое дерево» вызвано на свет событиями по вытряхиванию сольдо изо рта деревянного героя, также как «Пловец и дождевое дерево в воде» - прямой слепок встречи дурачка Буратино с Тортиллой.
Религия Буратино, распитого из лимонадной бутылки каждым советским школьником, в славянской среде имеет глубокие корни. Вспомним, именно береста (у новгородцев - “берёсто”), берёзовая кора как материал для народного письма получает на Руси распространение не позднее первой четверти XI века и выходит из употребления в середине XV века в связи с распространением бумаги, которая, кстати, также получается из дерева (!).
Наличие среднего рода только подчеркивает всенародность героя у мужчин и женщин, мальчиков и девочек (сравним опять же “берёсто” и «креведко»).
У данной теории есть немало противников. Дж.Белуччи, например, указывает на то, что для получения бересты с Буратино надо было содрать кожу, а Франкенштейн – не кто иной, как Буратино, собранный из паркетных досок.
У молодого автора А.Метистова неунывающий Буратино – Исмаил в «Моби Дике», и тщетно пытается кит-гигант утянуть полено под воду, каждый раз оно всплывает назло гигантскому млекопитающему.
В романе ученика Брэма Стокера Дж.Опа «Древко желаний» Буратино – не длинноносый деревянный мальчик, а деревянная нога Флинта, вырывающаяся по ночам из-под задницы старого деспотичного пирата и ведущая собственную ночную жизнь.
Буратино стал контактером, соприкосновением между миром вымышленного и миром реального, дорогой к пантеистическому взгляду, что всякий деревянный человек – это и другое дерево, подобно тому, как один человек – это все люди (Борхес).