Игра в нарды по-бакински – второй оин

Столкнувшись с моей антимолочной позицией, баба Нюся вышла к соседям, и вскоре вместе с ней появился и сам могучий нефтяник. Большие сильные пальцы Джаваншира могли гнуть гвозди. Учить игре в нарды он меня не стал, а проводил к своему дяде, дедушке Исбендияру, считавшемуся чемпионом нашего большого бакинского двора по нардам. Я учился играть в нарды в знаменательное время – прошло ровно сто пятьдесят лет и два месяца с тех пор, как умер великий Кроссбери, способный проводить над доской для игры в нарды четверо суток подряд, и делавший лишь небольшие перерывы в игре в силу физиологического несовершенства человеческого организма, а с того момента, как нарды были помещены в гробницу египетского фараона Тутанхамона минуло и вовсе пять тысяч лет. Может быть я и не мог тогда на интуитивном уровне понять тот факт, что нарды вобрали в себя элементы кармического везения, как при игре в лото, школу изучения психологии противника, присущую доминошным баталиям, а также азарт достижения морального превосходства над соперником, свойственный карточной игре в подкидного дурака, но меня неудержимо тянуло в эту круговерть белых и черных шашек. Игра в нарды, как писал в древнем трактате известный арабский мыслитель аль-Гумарбаз, проникнута философией жизни и имеет космогонические основы - двенадцать пунктов на каждой стороне игровой доски символизируют 12 месяцев, четыре части доски - времена года, 24 пункта олицетворяют собой сутки, а 30 шашек, с помощью которых представляется борьба белых и черных сил добра и зла,- число дней в месяце. Постижение игры в нарды было естественным ходом развития бакинского мальчика в те незапамятные времена, ибо детство подростка в те годы не было одурманено гипнотическими игровыми компьютерными приставками. Играли в нашем дворе не на интерес, а на какие-либо, порой достаточно прихотливые желания, имевшие целью достижение моральной выгоды. Погружение в таинства игры в нарды происходило душными июльскими вечерами, и постояльцы двора могли на закате дня лицезреть, как в сторону беседки монтинского дворика двигалась привычная процессия из бакинцев трех поколений. Внешне Джаваншир ничем не выдавал своих предыгровых эмоций, но его поступь мне каждый раз напоминала киношную походку палача, несущего неотвратимый топор на эшафот. В тот памятный вечер на лице Джаваншира утвердилась печать возмездия, а пласты души нефтяника находились под большим давлением после субботнего проигрыша своему дяде. Вслед за Джаванширом с меланхолическим тщеславием шествовал пенсионер Исбендияр, добившийся в результате последней победы в нарды над более молодым соперником права именоваться не иначе, как «многоуважаемый и непобедимый» при каждом обращении к нему племянника. С той принципиальной триумфальной субботы в уголках его губ поселилось легкое презрение по отношению к незадачливому игрочишке, вознамерившемуся постичь в нардах недосягаемое мастерство Исбендияра, заслуженного хлопкороба республики, чьи быстрые пальцы мы не будем унижать никчемной аналогией по поводу гнуьтя гвоздей, ибо в жизни им была уготована другая роль – молнией сновать над коробочками с хлопком и шашками для нард. Вслед за дедушкой Исбендияром вприпрыжку бежал я, снедаемый смутным желанием научиться играть в эту древнюю игру, невзирая на опасные электрические флюиды, пронзавшие душную атмосферу бакинского вечера не по причине надвигавшейся грозы, а всего лишь ввиду близкого расположения противоборствующих сторон. Моё тощее тело не было обременено житейскими заботами и испортившимся здоровьем, а сердце октябрёнка не затронулось человеческими страданиями и бытовыми проблемами, поэтому мои легкие наивные прыжки слегка раздражали не только мучимого невралгическими прострелами дедушку Исбендияра, но и заработавшего на буровой жестокий гастрит дядю Джаваншира.