Получить забытый пароль
Детство и юность на улице Шаумяна
Детство и юность на улице Шаумяна (назв. усл)
Два года назад в дискуссиях на страницах BakuPages и, неожиданно, снова возникшая в мае, затронута тема о двух домах по улице Шаумяна, 22 и 24. Их называли «домами МВД» или «домами КГБ», но эти дома принадлежали пограничным войскам, которые в то время как сухопутные, так и морские, относились к Министерству внутренних дел. Погоны наших отцов были с зелёным кантом, фуражки - с зелёным верхом, военные защитного цвета панамы и довоенные «буденовки» с зелёными звёздами, у моряков на бескозырках золотом светилась надпись «морские части погранвойск МВД».
В книжечке «Баку» серии «архитектура СССР», изданной в 1952 году, архитектором домов значился Гусман, по другим же источникам – Дадашев. Мне в будущем пришлось побывать в различных городках, которые строились под «крышей» МВД, и в каждом из них, в районах «сталинской застройки», я встречал дома с подобными планировками квартир. Скорее всего, на мой взгляд, а развить бы эту тему было бы интересно, Дадашев придал типовому проекту внешний индивидуальный облик, так удачно вписавшийся в этот уголок Баку.
Квартиры в домах были как для одной, так и на две или даже на три семьи. В полуподвале дома 22 располагалось офицерское общежитие. В каждой квартире была большая прихожая с выдвигающимся ящичком для чистки обуви. На кухне стояла широкая газовая плита с чугунными полочками справа и слева для посуды, что было очень удобно – ведь из мебели на наших кухнях в те времена был только стол и стулья, а для кухонной посуды в стене была ниша с полками. Воздух от плиты выходил через вентиляционный зонт, устроенный над ней – газ в одной комфорке ради экономии спичек не выключался даже на ночь. В ванной вода подогревалась в вертикальной газовой колонке. В той же ванной комнате были обширные антресоли для хранения ненужных вещей. Рядом с кухней была кладовка.
Вообще, за очень редким исключением, почти вся мебель в квартирах была казённая, сдаваемая при переезде на новое место службы, и получаемая взамен почти такую же. Обычный набор: обеденный стол (сейчас бы он был антикварным – из дуба), двухярусный буфет, плательный шкаф с зеркалом, кровати с металлическими спинками, стулья, этажерка для книг, высокие подставки для цветочных горшков, тумбочки. Сверх того, по званию главы семьи, выдавались кожаный диван с круглыми подлокотниками, книжный шкаф. На всём этом прибивали железные бирки с выбитыми номерами и буквами «ГУВС ОГПУ (потом НКВД, МВД…)». Из личной мебели для женской части семьи был обязательный столик с зеркалом-трельяжем (большое посередине и распахивающиеся боковые, поменьше). В коридорах стояли сундуки, в которых при переезде складывалась одежда и всё личное. Матрасы и одеяла увязывались в большие тюки. Большие чемоданы перевязывались для прочности специальными ремнями с деревянной ручкой. Для меня при переезде самым увлекательным было распаковка сундуков: извлекались игрушки, ёлочные украшения и давно забытые мною вещи.
Наши дома проектировались по принципу самодостаточности, своего рода кондоминимум, каким был и знаменитый московский «Дом на набережной»: был свой детский сад, свой клуб, своя прачечная, свой продуктовый распределитель, своя котельная, своя парикмахерская, своя поликлиника.
Громадная территория квартала, частью которого был дом 24, в то время разделялся на три части. Первая, у нашего дома, представляла большую заасфальтированную площадку, где играли в футбол, лазили по стоявшим машинам, а под окнами стояли виллисы, «доджи ?», студебеккеры, мотоциклы «Харлей», наши «Эмки», «Козлики», полуторки с деревянной кабиной. Во второй части, у домов 26 и 28, был устроен сквер с газонами, отделёнными от дорожек низким деревянным заборчиком – штакетником. Из него мы зимой выламывали заострённые с одного конца дощечки и делали из них коньки. В глубине двора был когда-то сделан большой противопожарный водоём, потом из-за ненадобности его закрыли деревянной крышкой и на этой «сцене» летом устраивали подростковые самодеятельные концерты. А третья часть двора, примыкающая к одноэтажному длинному зданию по проспекту Нефтяников, представляла собой пустырь, где изначально был запроектирован летний кинотеатр, но его или не достроили, или к моему приезду он был разрушен, и от него осталась только закрытая кирпичная кинобудка и большое поле для игр. На него откуда-то притащили согнутый в дугу большой стальной лист, на котором можно было раскачиваться из стороны в сторону. Очень смутно помню, что там во время войны было оборудовано бомбоубежище.
Я не знаю ни одного дома в Баку, ни одного двора, где бы было столько детей, подростков и молодых людей разного возраста. Наши дома были настоящей ребячьей республикой. Летом на четырёх открытых «студебеккерах» нас вывозили в пионерский лагерь в Мардакяны.
Утром мы просыпались под крики «молоко-мацони!», потом, в течение дня, во двор приходили то точильщики ножей со своими станками, то скупщики «старывещипакпаем!», то уличные певцы с аккордеоном, которым из окон бросали мелочь, завернутую в бумажку.
А в летние дни во дворах не стихали игры в казаков-разбойников, пиратов, мушкетёров, Были театральные выступления дворовой самодеятельности, неизменные прятки и игры в войну. Вся территория квартала была идеально устроена для игр. Можно было устраивать засады на противника или гоняться друг за другом по всему двору, по подъездам, которые имели выход и на улицы и в переулок, и на одноэтажный длинный пристрой к дому 26. И летом из каждого угла двора раздавались крики: - Тра-та-та! Ты убит!
Обнаружили в подвале брошенный склад бывшего военного учебного центра со списанными деревянными винтовками, учебными прицелами и муляжами разного типа гранат, противогазами и прочим очень интересным военным снаряжением. Из бойков к гранатам вышли пушечки: в трубочку вставлялся «снаряд», сбрасывался предохранитель и пружина посылала заряд в выстроенных солдатиков.
Весь дом был в нашем распоряжении, от чердака до подвала. Собственно чердаков в домах и не было: последний этаж дома 24 был не достроен, дверь на площадку была всегда открыта с лестницы второго блока, и выйти на просторную площадку крыши мог каждый, а оттуда открывалась чудесная панорама города. Там же собирались люди наблюдать за салютом. Здесь же назначались свидания. С угловой башни можно было по наружных лестницах спуститься на обе соседние крыши, потом на крышу соседнего дома и ещё дальше.
Из центрального второго блока выход на улицу был закрыт наглухо. Зачем-то мы стали копаться в хламе, который годами копился внизу лестницы, под пролётом всех девяти этажей лестницы. Нашли монеты, ложки, всякую бытовую мелочь, которая незаметно для хозяев падала вниз, или за которой лень было спускаться. Верхом находки был треснутый серебряный стакан с выгравированными видами Петербурга.
Жил я сначала в доме 24 по улице Шаумяна, затем в соседнем, 22-м. По сравнению с прежним двором, новый двор был очень маленьким, но очень уютным. Не знаю, как взрослые терпели наши затягивающиеся до полуночи игры или танцы под патефон, но – спасибо им за это. Квартира наша была на втором этаже первого блока. Дверь, ведущая из подъезда на крышу, запиралась, но, по счастливой случайности, ключ от нашей балконной двери подходил к моторному отделению лифта, из которого через маленькое окно мы выпрыгивали уже на крышу.
Играли на ней, загорали, но знали, что нельзя оставлять на гудроновой крыше деревяшки, камни, кирпичи – они утопали в плавящимся на солнце гудроне и на потолки верхнего этажа в трещины могла просочиться дождевая вода. Прекрасный вид открывался с крыши на все четыре стороны. С одной стороны была видна вся бухта, с другой – весь бульвар, Баилов, Приморский парк. Поворачиваясь, можно было охватить глазом всю панораму города. Интересно было наблюдать за новинкой – вертолётом, летавшим от площади перед Домом правительства до Нефтяных камней.
В третьем блоке, под лестницей, мы отвалили прислоненный к стене радиатор и увидели дыру в стене. Зажгли свечи, протиснулись в дыру и обнаружили катакомбы – узкие подземные коридоры, по которым можно было пройти только согнувшись.
.
Большую часть свободного времени мы проводили в гостях друг у друга. Когда мы заигрывались у кого-то дома и хозяева садились за стол, то приглашали и гостей. Как можно отказаться, когда перед тобой кастрюля борща и сковородка жареной картошки?
За хлебом до 50-х годов у нашего дома перед маленьким магазином выстраивалась громадная очередь. Для удобства очередь делилась на «десятки» - бригады. Стояли по три-четыре часа, о чём только не говорили, столько книг в очереди было прочитано. Зато какой был вкусный подовый хлеб! Его в магазине нарезали громадным ножом, который, закреплённый за столешницу своим противоположным концом, резал хлеб сверху и уходил в прорезь столешницы. Особенно он был хорош с маслом и колбасой, которую по желанию покупателя продавец тоже нарезал. До появления холодильников масло хранилось в чашке под водой, а еда на балконах. По всему периметру второго этажа шёл широкий карниз, по которому бродили ночью кошки, открывали кастрюли и воровали мясо. На крышки кастрюль ставили утюги. Не помогало.
Хотя у всех была стандартная казённая мебель, всё равно в каждой семье была своя индивидуальность. У одних на стене висела кавалерийская сабля, у другого не исправный трофейный шмайсер и трофейное холодное оружие, оставшийся с 20-30-х годов маузер в деревянной кобуре (давно уже не стреляющий, но не менее полезный для нас), у кого были интересные книги, у кого игры. У кого-то было больше солдатиков, у кого-то больше машинок, у меня была далеко стреляющая игрушечная пушка, из которой стреляли гильзами в замки и укрепления для солдатиков из лото и домино. У одного мальчишки было настоящее сокровище – трофейный кинопроектор с набором военной немецкой кинохроники. На стенах висели ковры, привезённые с мест службы Средней Азии. У нас был настоящий текинский. Мой ровестник.
Играли в лото, в домино, в карты, в шашки с их многочисленными вариациями – «уголки», «в Чапаева», в настольные игры (а их продавалось десятки видов), вели тетрадки с переписанными песнями. Играли в «испорченный телефон», «вам барыня прислал сто рублей. Что хотите, то берите, да и нет не говорите, вы поедете на бал?». Играли в «садовника», в «балду». Устраивали кукольный театр с самодельными куклами-петрушками из картошки или из появившегося в продаже новинки – пластилина. Во дворе играли в волейбол, лапту, до полуночи слышался стук нард. Не знаю, как наш шум, звук патефона и весь этот подростковый табор выносили жильцы нашего дома: летом все окна и балконные двери были открыты, и заснуть было трудновато.
Наши дворы летом поливали. Беготня вызывала жажду, и с каким наслаждением мы пили из шланга сладкую шолларскую воду. И бегали под струями поливальных машин, катаясь потом на них, ложась животом на заднюю площадочку.
Озоничали? Да куда же без этого: кидали картошку с балконов, засыпали улицу и двор бумажными с голубями, рассыпали дорожкой термит и поджигали с одного конца, разбрасывали «дымовушки» из киноплёнки. С последнего этажа сбегали толпой, нажимая по очереди дверные звонки на всех площадках. Вам, дескать, письмо. Кстати, почтальоны тогда приходили до каждой квартиры.
Почти все домашние игры исчезли с появлением телевизора. Не знаю, счастливы ли были первые обладатели маленьких экранов в громадном «ящике», когда к ним со своими стульями приходили соседи со всего блока, и плотно усаживались на весь вечер? Неудобно было, конечно, особенно если в большой семье была одна, реже две комнаты, но ведь никто не жаловался. На большие праздники перед экраном обирались несколько семей.
В новогоднюю ночь никто не оставался один дома. Только в Баку я видел чёткое разделение застолья: взрослые в одной комнате, малыши и подростки в другой, или, по крайней мере, за другим столиком.
Новогодние игрушки делали сами. Конечно, кое-что было и в продаже, но свои были завлекательные и интереснее. Помнит ли кто сейчас раскрашенную голову клоуна, сделанного из пустого куриного яйца, украшенное париком, шляпой и бантиком? Вместе разрисовывали гирлянды флажков, раскрашивали телеграфные ленты под серпантин, склеивали сказочные домики под ёлку, в которые вставляли подключённую к батарейке от карманного фонарика.
Вместе вырезали и склеивали поделки из приложений к ежегодному «Календарю пионера». Он поступал в продажу в ноябре-декабре и всегда ожидался с нетерпением, именно из-за этих приложений. А там были и модели кораблей, самолётов, целые игры. Однажды были листы с солдатами Суворова и Наполеона, разыгрывающую битву с кавалерией и даже пушками, стреляющими горошинами.
А когда мне купили диапроектор для диафильмов, он оказался единственным в доме, и мы устраивали вечерние сеансы во дворе. Рядом с одноэтажной жилой пристройкой было свободное место. Его отгораживали простынёй-занавесом, во двор выходили соседи со своими стульями, и ребята с девчонками разыгрывали целые спектакли, скетчи на основе анекдотов типа «шашки выдергай! – А моя шашка не выдергай! – Пачему не выдергай! – Жена мясо рубил!» А потом, когда становилось темно, я включал диапроектор. Какие были красочные диафильмы в те времена!
В наше время было много книжек по моделизму самолётов, кораблей. Кто-то старался им следовать, кто-то делал игрушки из подсобного материала. Для лодок ценились «балберки»-поплавки для рыболовных сетей: они легко обрабатывались ножом. Или покупались игрушки – маленькие пластмассовые шлюпки, на которых надстраивались мачты с парусами. Были каникулы, когда мы увлекались самострелами, на следующий год их сменяли шпаги, следом был год покупки велосипедов, за ним наступало увлечение игры на аккордеоне в кружке при Доме офицеров.
Мы все собирали значки. У каждого был полный набор значков отличников военной подготовки всех родов войск. Или спортивных значков, начиная с серебрянных довоенных ГТО? Собирали пуговицы от военных мундиров разных стран с коронами и вензелями, трофейные многофункциональные перочинные ножики, двух и трёхцветные фонарики немецкие, американские, французские и английские на батарейках и нажимные «лягушки», монеты и марки всех стран, конфетные обёртки. Вспоминаешь иногда и за голову хватаешься – какие раритеты проходили через наши детские руки и школьные коллекции, и куда-то они исчезали! У меня была одна из первых европейских марок середины 19-го века, средневековая драхма царя Кавада и серебряные монетки с неровными краями и арабской вязью, царские рубли, тувинские довоенные марки, даже не входившие в зарубежные каталоги тех лет. Всё это обменивалось или покупалось с рук в Пассаже или на знаменитой Кубинке - громадной барахолке, где было всё, от «синьки-ваниль-перца» до дефицитного доклада Хрущёва о культе личности. После Дальнего Востока у меня осталось достаточное количество серебряных монгольских монет, в них серебро было очень высокой пробы. Я их выгодно выменивал на царские рубли и полтинники.
Среди прочих занятий увлекались собиранием «кадриков» из кинолент. Вырезанные кем-то из киноплёнки и продававшиеся с рук кадры мы вставляли в альбом в специально прорезанное окошечко, чтобы можно было их просматривать на просвет. В тот же альбом вклеивали фотоснимки из фильмов. Ценились крупные кадры с «головками» центральных персонажей, и было потом понятно, почему изображение в кино «дёргается» в самых волнующих местах: кадры «ушли налево».
Приезжала в наш двор кинопередвижка и бесплатно во дворе летом или в клубе, в подвале второго блока дома 24, крутили фильмы на одном аппарате по 8 – 10 частей с перерывами на их смену. В конце пятидесятых появились кинофильмы на узкой плёнке, и весь фильм теперь помещался на двух больших бобинах.
Почти у каждого был самодельный самокат: две дощечки и два шарикоподшипника. Они были быстрее и устойчивее нынешних, а уж шума создавали не в пример больше, особенно когда 15-20 самокатов один за другим прокатывались через ребристый канализационный люк. Самокаты делали сами, из найденных досок, подаренных или выменянных подшипников, сбивая гвоздями и, для крепости, вырезанной из банок жестью.
Чисто мальчишеских игрушек в продаже было мало: две-три модели машинок, автомат, пушка, солдатики. Всего ничего. Когда появлялось что-то новое, все сразу просили родителей купить такую же. Так появлялись во дворе десятки маленьких паровых катеров, пушечки с прицепляемым снарядным ящиком. Практически у всех были металлические конструкторы, которые уж не чета современным: в них было множество деталей и креплений. Мне в пятом классе купили немецкий конструктор за целых 70 рублей, так у него в комплекте были рельсы для собирания железной дороги с паровозом и вагонами.
Приносили с промышленной свалки за посёлком Кишлы всякие «детальки», большие и маленькие шарики от подшипников. Каких только механизмов там не было! После войны собиралась исковерканная или почти целая военная техника.
Много игр было связано с капсюлями от гранат, пистонами к патронам и с порохом. Ангелы-хранители уберегли нас от увечий, а квартиры от пожаров. Устраивали на столах целые сражения с солдатиками, пушками, танками, выстраивая замки из домино, кубышек лото. Гильзами и патронами я играл в солдатики: соответственно были рядовые (пистолетные), офицеры (револьверные) и генералы (оружейные).
Из оружейных патронов мы делали пушки: прорезали напильником у основания патрона щель, засыпали щепотку пороха, бумажный пыж, одну крупную дробинку и поджигали. Далеко такой заряд не летел, но солдатиков сбивал, и дыму от выстрела было много. Как-то, играя в одиночку дома, я приготовился выпалить во вражеских солдат из такого патрона. Одновременно с моментом поджига заряда открылась дверь - домой вернулась мама. Я машинально приподнял дуло «пушки» к потолку, огненный шар описал дугу через всю комнату и упал к её ногам на дубовый паркет. С моей стороны – выглядело шикарно красиво. С её же – последовали наказания, после чего меня на три часа заперли в тёмной кладовке.
Почти в каждой семье отцы занимались охотой и дома хранились патроны и снаряжение к ним. У меня, к примеру, был целый чемоданчик с взрывпакетами, наполненными чёрным порохом и с запальным шнуром, патронами к револьверу и нагану, охотничьими патронами. Последние для нас были источниками пороха и пистонов (подкладывали под трамвай), а учебные матерчатые мешочки с дымным порохом и бикфордовым шнуром использовались в играх, как гранаты.
Стрелять из малокалиберной винтовки я научился класса с пятого. Работал в наших домах женсовет - общественная организация, объединяющая женскую часть семей военнослужащих. Одной из форм работы женсовета были занятия в тире, на старом, уже не существующем стадионе «Динамо». Женщины стреляли из револьверов, мальчишкам выдавали «мелкокалиберки».
Дома у нас была достаточно большая библиотека. Но не в каждой семье имелся доступ к книгам, их не хватало. Учебники, скажем, мы в конце года сдавали в обмен на новые. Ещё сохранились и ходили по рукам довоенные издания Майн-Рида, Буссенара, Жюля Верна, а на мушкетёрскую трилогию Дюма выстраивались очереди. Ещё попадались детские книги довоенной «Золотой серии» - «Маленькие женщины», «Серебряные коньки», но те уже были для девочек. Довоенные издания о приключениях Гулливера, сказки Гауфа, пересказанный Буратино и дополненные его приключения в Ленинграде. Академические издания «1000 и одной ночи», приключения Робинзона на острове и в Сибири. И всё это вбивалось в наши романтические головы. Все читали не то, что много, а очень много.
Из женщин в наших домах мало кто работал. Помню только двоих: комендантшу и воспитательницу детских ясель, что напротив. Но все были при домашних делах. Соревновались, кто больше коржей использует в торте «Наполеон», кто лучше шьёт одежду, Женсовет устраивал в Доме культуры МВД ежегодные выставки поделок – вышивание, плетение, шитьё. В начале пятидесятых годов началось постепенное увольнение из армии офицеров и, оказавшись без строгого уклада военной жизни, многие долго не могли найти себе занятие в штатской жизни. Одним из занятий стало вышивание «болгарским крестом», и из мужских рук выходили довольно привлекательные картинки из шёлковых ниток на полотне. Другие приобретали машинку для набивки табаком папиросных заготовок (покапали специальные приспособления и расходные материалы), третьи увлеклись охотой.
Жаль, что всего несколько фотографий осталось с тех лет. Очень мало было аппаратов – мы начинали с пластиночного «Фотокора», широкоплёночного «Комсомольца», были трофейные «Лейки». Фотомастерскую мы устроили в своей квартире на просторных антресолях, куда складывали старые вещи. Она была очень удобная: во-первых, мы могли сидеть там, чуть согнувшись, во-вторых, она закрывалась дверками, в третьих, вход был из ванной комнаты, так что темнота была абсолютной. Проявление и печатание фотографий было целым искусством и каким-то магическим действием, когда под красным светом фонаря, на листочке бумаги появлялись знакомые лица.
Главным отличием наших домов было в общем ребячьем равенстве. Никто не кичился званием отца и не выделялся обладанием чем-то особенным. Одевались мы очень просто. Одежда покупалась «на вырост»: сначала рукава и штанины были длинными, потом по росту, а когда становились короткими, покупалась новая, а старая передавалась по наследству. Поношенные пальто перелицовывались на внутреннюю сторону и снова носились два – три года. Вот на кепки была мода: то с широким козырьком, то с козырьком-«ласточкой». Никаких ярких расцветок одежды у мальчишек – «девчоночья»! Помню, как до скандала, до наказания, но я так и не надел хорошие сандалии, но красного цвета.
Особенностью наших дворов была идеальная замкнутость для игр и развлечений. Да, купаться мы ходили или на пустынную и неустроенную 17-ю пристань напротив строящегося Дома советов, или в городскую купальню. Бродили по окрестностям, за парк Кирова, на Зых. Но основная наша жизнь проходила под родными окнами. Никто из моих современников не был связан с криминалом, с хулиганской средой, а в то время в Баку это вполне могло бы случиться.
И это - короткий рассказ о детстве. В каждой строчке, в каждом абзаце скрывается множество ответвлений, а за ними идут следующие, тянущие на целую книгу.
Постепенно с годами наши дома теряли устоявшийся уклад жизни. Появлялись новые жильцы, не связанные с нами ни по службе отцов, ни по местам учёбы. Прежние семьи обменивали квартиры на другие города, или в другие районы Баку. В домах началась новая, своя жизнь. Со своими традициями, со своей новой историей.
загрузка