Время, застрявшее в углу, где скапливается пыль

Май 24,2007 «Я развлекаюсь, пытаясь завести свои часы, - они стоят. Нет ничего удивительного, что они, в конце концов, остановились, в последнее время я только и делал, что переставлял их то вперед, то назад, то вперед, то назад»Кнут Гамсун Из книги путешествий по России, Грузии и Азербайджану в сентябре 1899 года. Время – дракон о трех головах

Отрубаю прошлое, отрубаю будущее, отрубаю настоящееТофик Агаев Вместо предисловия Мы придумали время или время придумало нас? Мы для него или оно для нас? Кто знает? Мы внутри него, а оно внутри нас. И нет точки обзора, точки отсчета, чтобы посмотреть на нас без него и на него без нас. Может быть правы великие, время дано нам априори как нематериальная материя созидания, движения, познания, взаимодействия. Как и пространство, время которого только начинается после истории человека. Время пространства. Но немыслимая текучесть времени не может не рождать подозрение, что время только видимость, чистый фантом. Для удобства можно уподобить время потоку воды, поскольку нам не известен более изменчивый и подвижный материал. Но кто ответит, что отстукивают наши обычные часы, что процеживается через узкое горлышко песочных часов? И семантика слова «время» не равна самой себе. Она расползается, рассыпается на несопоставимые составляющие: время жизни, время смерти, время иллюзий, время восторга, время печали, время разбрасывать камни, время собирать камни. Потом попробуй, собери их в единое слово. «Время». Время всегда разное. Утром и вечером, весной и зимой, в будни и праздники, в молодости и в старости, в здоровье и в болезни. Оно разное в одной части света и в другой, в одной стране и в другой стране, в горах и на равнине, в городе и в деревне. Оно разное внутри одного времени, внутри одного города, внутри одной комнаты, в ее углу, где скапливается пыль, и в ее проходах, где сквозит. Время может скользить и скользить, преодолевая любые преграды, а потом зацепиться за что-то и долго-долго не двигаться с места. Пока не вырвется на простор. Время имеет свои ритмы, свои приливы и отливы, свои магистрали и обочины, прямые пути и зигзаги. Время может тормозиться и убыстряться, растягиваться и сжиматься, взрываться и глохнуть, скакать в бешеных синкопах и монотонно петлять круг за кругом. Время одной культуры отличается от времени другой культуры, время зарождения феномена культуры отличается от времени заката этого же феномена. Время разное в начале века и в его конце. Оно разное в одном летоисчислении и в другом. Время разное в вере и в безверии, в страсти и бесстрастии, в творческом вдохновении и творческом бесплодии. Оно разное у человека одержимого и человека равнодушного. Время разное в книге и в жизни, в искусстве и в реальности, в снах и в яви, в экстазе и в унынии, в пророчестве и в смирении. Оно разное в пророчестве восторженном и зловещем, в смирении вызывающе фарисейском и истинно просветленном. Время разное в высказывании и в молчании, в дружеской беседе и в одиночества, оно разное в одиночестве покинутости и в одиночестве сосредоточенности. Время неизмеримо разное в любви и в ее отсутствии. Оно разное в разделенной любви и любви отвергнутой. Оно разное в любви мужчины и в любви женщины. Все мы живем во времени, все мы живем временем. Все. И каждый из нас. И любой коллектив, любая общность. Семья, общество, этнос, нация, человечество. Все мы. Всегда. И когда сдаёмся ему на милость и оно растлевает нас изнутри, безжалостно и беспощадно. И когда счастливо останавливаем мгновение в упоении и в восторге, на время, освободившись от бремени времени. И когда в невинном неведении детства еще не соприкоснулись с его неимоверной тяжестью. И когда трусливо прячемся от него, в безвольной надежде, что время все решит за нас. И когда нам удается ваять из него нашу собственную жизнь, достигая внутренней раскрепощенности и свободы. «Считай будущее пришедшим» – говорилось в одной из древних тюркских «Огуз-наме» - Иначе, не бойся будущего, иди ему навстречу, и оно перестанет быть столь зловещим. Время может подгонять нас и удерживать, провоцировать на поступки и пугать последствиями, утешать иллюзиями и развенчивать эти иллюзии. Оно может показаться равномерно-инерционным, не зависимым от нас, не считающимся с нами, а может оказаться относительно-пульсирующим, подчиняясь тому, как мы настроены и что способны воспринять. Время сопротивляется любым персонификациям. Оно и вода, и свет, и линия, и просто отзвук. Оно дракон со множеством голов, отрубишь одно, вырастает два. Но чтобы с ним справиться, мы наделили его всего тремя головами. Вчера, сегодня, завтра. Прошлое, настоящее, будущее. В них нам удалось распознать себя во времени. С их помощью мы попытались гармонизировать себя в мире и мир в себе. Вариантов здесь множество, бесчисленное множество. Стремишься найти гармонию между прошлым, настоящим и будущим, но каждый раз обнаруживаешь перекос, пере-ток, то прошлое так и норовит потянуть резко вспять, то будущее, заносит резко вперед. Хочешь определить норму гармонии и отличить ее от дисгармоничности, но время размывает все границы, отклонение от нормы вдруг оказывается нормой, а патология перестает быть патологией. Я остался в прошлом, сначала от отчаяния, от растерянности, от неодолимости потери, потом от нежелания примириться, подчиниться, привыкнуть, от нежелания что-то менять, извне будут говорить «это опасно», «освободи настоящее и будущее от прошлого», «прорвись к настоящему», не слышу, не хочу слышать, может быть, втайне надеясь на время, на его всесильность, и кто может сказать, где здесь норма, а где отклонение от нормы? Он жил как певчий дрозд, встретил, помчался, успел, заглянул, поздравил, улыбнулся, обманул, подвёл, придумал, повинился, дождался, обиделся, простил, обрадовался, встретил, помчался, и вот, на тебе, бац, попал под машину, разбился на смерть. Скажут, надо было вовремя задуматься, не транжирить время, не захотел жертвовать, не освободил будущее от настоящего, от его немыслимых сцеплений, вот результат. Все что осталось от него, забитый на стене гвоздь. Но кто знает мало это или много? Гвоздь на стене. Кафка говорит, что еврейский мальчик уже старик, вынужден быть стариком, прошлое предков заставляет его остерегаться будущего, быть готовым к любой непредвиденности в будущем. Как освободить будущее этого мальчика от опасности, как сделать так, чтобы этот мальчик не вызывал неприязни у сверстников, как добиться чтобы ему не приходилось принимать ответных мер безопасности, как разорвать этот порочный круг, чтобы этот мальчик, как и миллионы других детей всех народов мира, оставались просто детьми, взбалмошными, непредсказуемыми и легкомысленными? Время задаёт загадки, разгадать которые нельзя. Но нельзя и не разгадывать. Как нельзя отгадать судьбу и нельзя ее не отгадывать. Один из способов отгадывания извечен в этом мире. Рассказ о себе, о том, откуда ты, о том, что тебя окружает. В надежде быть услышанным в своем времени. Или после него. Тема Если отбросить нормальную человеческую отягощенность суетным, то цель моя проста и недвусмысленна: из данной культуры, из данной традиции, из данной жизни, на немыслимом перекрёстке дорог и идей, в мысленном, синхронном срезе, раскрыться, прокричать, прошептать, промолчать миру о нас живущих, пытающихся, как правило, не слышимых, как правило, не умеющих сказать. Интересны ли мы миру, если нам место в кооперативном культурном опыте, с которым человечество вошло в XXI век? Или мы должны посторониться, уступить место другим. Общегуманитарное «да», все нужны, все важны, если есть свой язык, свой миф, значит есть своя космическая картина мира, на величину любой потери ослабляется наша общая способность к выживанию, безвозвратно исчезает некий универсальный естественнонаучный закон и общечеловеческие гуманитарно-духовные традиции, убедительно, справедливо, но при этом остается общим местом. Конечно «да», колокол звонит по всем из нас, невозможно примириться с тем, что уже исчезли и исчезают многие языки и мифы, сделав нас преснее и худосочнее, амбициознее и агрессивнее, но как остановить этот процесс, что можно сделать. Конечно, «да», но народы исчезли и продолжают исчезать, не все выживают, не все приспосабливаются, и с этим приходится считаться. Пусть мы столкнулись, убедились, догадались, что эти «отсталые», «не могущие», нередко лучше «цивилизованных» хранят свои мифы, лучше понимают и переживают символический язык, экологически более корректны, но многое из того, что родилось временем и во времени оказалось им не по плечу. Так уж случилось – не будем искать виновных – что их выживание, или скажем жестче, их сохранение, зависит от «цивилизованных» народов, от тех, кто научился жить в изменчивом времени. А выбор цивилизации для «отсталых» ограничен: гетто, лепрозории, резервация, в лучшем случае национальный парк или иные охранительно-музейные формы. Остановимся в молчании... А если не отсталые и не цивилизованные? Как быть с теми кто «между»? Как быть с ними? Как быть с нами? Опасность разрушения и исчезновения нависла сегодня и над ними, кто «между», кто постоянно переводит часы, так часто, что они вообще могут перестать ходить. Неслышимо, неявно, и по ним звучит набат. Различать звуки этого набата необходимо, хотя мир, цивилизация, еще не научились распознавать «размытых», внешне благополучных, но внутренне надломленных, разрушенных, продолжающих разрушаться под бременем жестокого времени. Бог не делит нас на избранных и отсталых. Природа не в состоянии сохранить все свои виды, одни виды исчезают, другие мутируют, чтобы приспособиться к новым условиям. У природы нет плохой погоды, у природы нет экологических проблем. Человек, человечество, придумало и плохую погоду, и полезные и бесполезные виды растений и животных. Пока не столкнулось с острейшими экологическими проблемами. Подобное произошло и в отношении к народам. Просвещенческий вандализм провел жесткую демаркацию между просвещенными и не просвещенными народами. Пока не наступило отрезвление, пока не стала стучать в висок боль за любое потерянное племя. Следовательно, за любой культурный код. Пока не пришло понимание общепланетарной судьбы народов. Бог не делит нас на избранных и отсталых. Без глубокого осознания этого само человечество рано или поздно обнаружит свою эфемерность. Смертельную опасность бесконечной игры в бисер. Мы Но как живут в данном «немыслимом перекрестке дорог и идей», следует сохранять живущих здесь или они способны сохранить себя сами, здесь застряли в прошлом, или способны к рациональному поведению в настоящем, здесь больше «цивилизации» или «архаики», здесь открыты миру, открыты изнутри, из собственных традиций, или закрыты, спрятаны, не умея, не желая, соприкасаться, взаимодействовать с миром вокруг, боясь, осознанно или бессознательно, что изменяясь, не удастся сохранить себя? Отвечать на эти вопросы необходимо, и для этого народа, и для мира в целом, потому что современный мир, это и третий мир, и четвертый, пятый, десятый. К образу «перекрестка дорог и идей», можно добавить мост, мосты, отовсюду и во все концы. Сразу возникает тема, подобная музыкальной теме, способная варьировать, звучать в разных регистрах, рождающая не только благозвучие, но и диссонансы. Ведь мост – метафора посредничества, сведения, медиации. Но на мосте не живут, его не обживают, через него проходят в ту или другую сторону. Мосты и дороги, пронизывают эту культуру, они идут с Востока на Запад и с Запада на Восток, с Севера на Юг и с Юга на Север, из Азии в Европу и из Европы в Азию, оставляя свои следы, своих приверженцев, оставляя атмосферу вечной неуверенности, вечного «между». Это мусульманская страна, с мусульманскими традициями, с мусульманскими ритуалами, но одновременно мост между Исламом и Христианством, не только потому, что здесь жили и живут христиане, не только потому что христианство воспринимается здесь как часть собственной истории, но и как потенциальная возможность медиации между Исламом и Христианством. Это мусульманская страна, но противопоставление между Ираном и Тураном, не столько историческое, сколько мифологическое, оставило здесь свой глубокий след, и всполохи его возникают то в одном времени, то в другом. Это мусульманская страна, но зароастрийские идеи здесь подспудно жили всегда и продолжают жить сегодня, живут в географии, живут в самой огнедышащей реальности, живут в почитании огня, живут даже в распространенных здесь астрологических причудах. Здесь типичная история народа, разделенного геополитикой Большого Мира. А разделенный народ постепенно превращается в «два народа», которые тянутся друг к другу и опасаются этой встречи, тянутся друг к другу, но не осмеливаются нарушить правила Большого Мира. Здесь «большая нефть» и «большая труба» манят, гипнотизируют, обещают райскую жизнь в будущем, но так и не покидает предчувствие грозящей беды: сколько раз из-за этой «большой нефти» попадали в круговерть кровавых игр. Только и остается отказаться от собственной истории, признать себя сторонними зрителями в хитросплетениях Большой Политики. И унизительно радоваться отгадыванию чужих сценариев. Здесь одни ищут свое прошлое, раздувают его как воздушный шар, то ли боясь, что иначе его не заметят другие, то ли, чтобы подняться в собственных глазах, а другие в брезгливости отворачиваются от него, выкорчевывают из себя его остатки, включая родной язык, бегут от него подальше, в Европу, где «сладкая жизнь» и ласкающая душу стерильность. А если не удается, то просто прячутся дома, отрубают голову у прошлого и будущего, останавливают время, и придумывают себе гипнотические игры вне времени. Здесь странным образом сочетаются современность и средневековье, современные нравы и патриархальная косность, промышленный бум в прошлом и вконец остановившееся производство в настоящем. Лоск элиты соседствует здесь с жизнью беженцев в палатках, антисанитария с компьютерами, пустивший глубокие корни трайбализм с демократической печатью. Здесь прошлое и настоящее разрывают друг друга. Здесь мифологизируя прошлое, мифологизируют будущее, а в настоящем пытаются жить вне времени, вне его законов и правил, вне его духовных поисков. Тогда и наступает разочарование во всем, обида на весь мир, только и остается приписать миру все существующие пороки, обман, подкуп, уловки, лицемерие. В этих условиях мост медиации может превратиться в дорогу ниоткуда и никуда. Открытость к различным идеям, облучающим с разных сторон, может выработать привычку к приспособленчеству, к мимикрии. Время может сузиться до «пятидневного мира» (беш кунлук дунйа) как говорят здесь, а если мир состоит из пяти дней, то стоит ли думать о прошлом и будущем, не лучше ли жить «пятидневным миром». Но почему-то этот «пятидневный мир» рождает не беззаботность, а постоянную отягощенность, уныние, натужность, почему-то это настоящее без прошлого и будущего, только калечит и сокращает жизнь. Развязать этот «гордиев узел» практически невозможно, разрубить не хватает воли и решительности, вот и раскачивается маятник между завышенной самооценкой и безжалостным самобичеванием, между верой и безверием, надеждой и отчаянием. А если не хватает сил развязать, разрубить, то только и остается прокричать, прошептать, промолчать. Рахман Бадалов