Вилли Мельников говорит на 103 языках

газета "Труд" № 229 от 09.12.2006

К своей славе Вилли Мельников относится равнодушно. В глазах одних он - гений, инопланетянин, триумф интеллекта. В устах других - ученик Люцифера: ну не может, не может простой смертный слышать в 100 раз острее других и быть своим в любом уголке планеты! А он живет себе так, как нравится: пишет философские эссе и загадочные картины, ищет в далеких пещерах останки Ноева ковчега, изучает вирусы в Московском институте вирусологии и, не гнушаясь плацкартным вагоном, приезжает в Донецк попеть под гитару с такими же мудрыми чудаками.

- У вас есть любимый язык? - спрашиваем знаменитого полиглота, поймав в бардовском кафе "Бегемот".

- Некрасивых языков не существует. Каждый - как живое существо, со своим характером и капризами, своеобразный брат по разуму. Я задыхался бы даже в десятке языков.

-И украинскую мову знаете?

- Ха! Вона спитала! Як це можливо - не знати цiєї чарiвної мови?

- Украинцам бы ваши таланты! Что бы делали националисты?

- Русскую классику надо постигать на русском, украинскую - на украинском. В моем арсенале немало языков, которые я освоил лишь затем, чтобы читать любимых авторов в оригинале. Рембо хорош на французском, Данте - на итальянском, Сэй-Сенагон - на японском, Хайям - на фарси. Равно как и Библию лучше читать на древнееврейском и греческом...

- Как же вас угораздило стать полиглотом?

- Дело в том, что мой родной язык - не русский, а шведский. У меня мама русская, а отец - полушвед-полуисландец. Кстати, моя настоящая, отцовская фамилия - Сторквист. Это означает "мельник, на крыше которого аист свил гнездо". Мой отец был известным специалистом по точной измерительной аппаратуре, работал в Институте космических исследований с международными космическими экипажами, и, чтобы выжить в Советском Союзе, ему пришлось грубо перевести шведскую фамилию. Вот и получился Мельников. Так что моя фамилия - фамилия-казус. Отец хорошо знал немецкий, шведский и исландский языки, это перешло ко мне. Потом, во время учебы в Московской ветеринарной академии, мое желание изучать языки подхлестнули африканские однокурсники.

Язык для меня - стройматериал, изучение которого нужно не как самоцель, а чтобы легче дышать, многомернее видеть, прожить больше времен, построить свой разумный арт-космос. Помните, у Анны Ахматовой был такой термин "предпесенная тревога"? Предчувствие написания стихотворения. Здесь нечто подобное. Ты слышишь какой-то язык по радио или из уст живого носителя, но не понимаешь еще ни слова, ни знака. И вот начинаешь вникать в его ткань, ощущать мелодику этого языка...

- Вас обследовали какие-то специалисты?

- Да, "феноменом Мельникова", то бишь моим, интересовались профессор Ушаков из Московского института психологии, японский ученый Шозо Шимамото, итальянский психолингвист Карла Бертолло и другие. Реакция отечественных врачей выглядела примерно так: свят-свят-свят, сатана, изыди... Мне устраивали кучу проверок. Ученые подтверждали, что это не мистификация, что я действительно разбираюсь в лингвистических редкостях. Но после ряда исследований, бесконечных тестов люди с авторитетным международным именем в лингвистике просто брали меня за руку, отводили в сторону и говорили: "Вилли, вы знаете, мы не можем объяснить, что с вами происходит, а потому давайте условимся, что вас просто не существует". А американские психоневрологи сказали: "Слушай, парень, да у тебя ченнелинг". Это и есть то, что случилось со мной после контузии в Афганистане, где я служил. Какой-то феномен человеческого мозга, который пока не постигнут. Но по крайней мере в американской психоневрологии это давно устоявшийся термин. Вот в результате ченнелинга ко мне и пришли многие языки, о существовании которых я раньше даже не подозревал. Как говорится, не виноватый я, они сами пришли.

- И сколько же всего языков "пришли" к вам и есть ли среди них очень редкие, экзотические?

- Вам покажется странным, но больше сотни, точнее, 103 языка. Так в мой мир вселились африканские суахили, мандэ, зулушу, эве, йоруба... Языки южноамериканских народов, японских айнов, бирманских гэрулау, вьетнамских руккьюм, британских пиктов, канадских тлинкитов... Можно долго перечислять.

- Неужели вы и эти малоизвестные языки знаете так же хорошо, как, скажем, английский?

- Мой главный критерий знания языка - умение думать на нем, писать стихи. Мне это удается...

- А в Афганистан вы из патриотизма попросились?

- Скорее из чувства самосохранения. После призыва в армию меня направили в ракетную часть в Туркмению. Пока шел карантин, все новобранцы сдружились, и я решил позабавить ребят - рассказал анекдот на шести языках. А через день уже сидел перед полковником-особистом.

"Какую разведшколу заканчивал, признавайся! Молчишь? Это все языки, которые знаешь?" - "Нет, еще латынь".

"Ага, так и запишем, - обрадовался полковник, - латинский шпион". Чтобы не попасть в штрафбат, я попросился в Афганистан. 22 ноября 1985 года стало моим вторым днем рождения. Погиб весь мой взвод, и только я один остался цел. В результате тяжелого осколочного ранения и контузии у меня была поражена левая височная доля мозга, я пережил клиническую смерть. Врачи опасались, что после такого ранения возможны психопатологические последствия. И действительно, когда в январе 86-го я вернулся из Афгана, меня поразило это лавинообразное освоение языков...

- А стихи, говорят, вы пишете на каком-то особом, собственном языке?

- Я назвал его "муфтолингва". Тут слова-кентавры соединяются друг с другом по типу муфты и получаются такие неологизмы, как "проникновечность", "предопредилемма" или "бесполезвие". Например, русская поговорка "долг платежом красен" на муфтолингве звучит как "задолжадность возвращедростью красна".

Корец Марина соб. корр. "Труда"

Сопова Алиса Донецк