Марк Верховский. И с п о в е д ь.

Беспокойство его начало переходить в хаотичные нервные срывы. Он кидался ко всем входящим родственникам и сопровождал их к постели умирающей жены, следя за каждым ее жестом. Подозрительность его тем более была неуместна, что жена вот уже два месяца не могла говорить и неподвижно лежала, обреченная своей болезнью на медленное угасание.
Сегодня истекал последний из десяти дней, отведенных врачом сроком ее существованию. Он и сам видел, что эта ужасная ночь завершит ее жизнь. Но об этом знал только он и его двое сыновей, бестолково слонявшихся по квартире. Тайна утраты матери еще не доходила до, неподготовленных к жизненным потерям, их сознаниям. Сыновьям было 32 и 25 лет. Созерцательно они понимали, что мать расстается с жизнью, но сердцем не верили, что, вот так, все произойдет и, что, возможно, завтра уже ее физически не станет. И не только детям, но и взрослым, даже уже потерявшим близких, никогда не верится в этот бессмысленный физиологический закон.
Отец был готов к этому акту. Мало того, он его ждал. Нет, он не имел никаких корыст­ных побуждений. Все их богатство числилось на нем и ее смерть несла ему только страшное одиночество, после многолетней совместней жизни. Сейчас он хотел одного, чтобы все покинули его, в том числе и дети, и оставили бы их наедине, для последнего разговора. Именно сейчас он надеялся узнать ис­тину, вот уже 25 лет мучившую и отравлявшую его сознание. Он не хотел верить в свои подозрения и, где-то, в глубине души надеялся, что умирающая жена сумеет их рассеять. Обостренные нервы реагировали на любую реакцию пришедших родственников. И это было неясно, и то подозрительно. "О чем они шептались у постели полуживой жены?" Он догадывался, что кто-то из них знает правду и, потому, слух его был навострен. Он пытался расшифровать смысл движения губ и красноречивых жестов. Он был мнителен и никогда не верил в доброе нача­ло,ибо сам всегда был готов на маленькую, а то и на большую, подлость. Его бесцветные глаза и, ничего не выражающее, неприметное лицо, несли в себе явное себялюбие, самодовольство и веру в истину только своего мнения.
Вообщем-то, наша планета довольно богата такими разновидностями особей, которые стараются изо всех сил, чтобы жизнь окружающих была бы не очень радостной и счастливой. А ведь в молодости это был весьма интересный, с большой шевелюрой, молодой человек. Но, видимо, пройдя жизнь через множество пакостей, он был в дальнейшем "отмечен" природой. Жена, рано раскусив его, то­же постепенно приняла образ жизни мужа, со всей его ложью и фальшью. Но вот сегодня ночью он должен выяснить для себя правду смысла их союза. Он надеялся, что перед уходом в иной мир, жена откроет ему истину, так как скрывать ее уже для нее не было смысла. 25 лет они промолчали о том, что ежедневно гложило его. 25 лет недомолвок, ухода от объяснений, тщательного избе­гания даже каких-либо намеков. Ведь правда означала разлад их, уже притершегося, взаимопонимания. Это был бы конец тщательно загримированной леген­ды, давно ушедшей от нее любви. Он же продолжал любить ее, но уже ненавист­нической любовью обманутого мужа. Он жаждал мести и он ее получал на стороне, изводя подлостями других невинных людей. А превратив жену в свое подобие, он вырвал из нее то хорошее, честное начало, которым она обладала ранее. Ночь медленно приближалась к своему рубежу. Нервозное состояние уже целиком охватило его. Родственники в ужасе сторонились его, в то же время сочувствуя его горю. Те, кто собирался провести ночь с уходящей больной, поняли, что здесь они неуместны. Постепенно квартира начала пустеть.
Остались только сыновья "кого из них оставить?" - внезапно возникло в уме. "Кто понадобится для последнего объяснения?". Он то знал, кто, но, опять же, не хотел себе признаться. "Нет, пусть уходят оба" - решил он избавить их от неприятного зрелища. Он отправил сыновей к брату, мотивируя их усталостью и необходимостью выспаться. Ребята в душе обрадовались такому решению. Не для молодых при­нимать смерть любящей матери. Все, все ушли. Они остались одни. Впрочем, не совсем одни. Между ними уже маячила она, разлучница - Смерть. Он с нездоровым интересом следил, как непрошенный визитер постепенно проникал, в еле теплившееся, тело супруги. Он спохватился о цели своей инквизиции. "Пора, а то будет поздно". Он пригнулся к серому безжизненному лицу спутницы совместной 35-летней жизни: - Скажи мне правду. Я не могу остаться, не узнав ее. Ты понимаешь о чем я говорю. - Громко и с расстановкой произнес он. Глаза умирающей слегка вздрог­нули. Чувствовалось, что она делает огромные физические уси­лия в последней попытке вернуться к реальности. Он не спускал с нее глаз и взывал к возвращению. Хоть на миг, на секунду, на элементарное движение век. - Если "Да", то открой глаза, если "Нет" - сожми веки -предложил он систе­му знаков. В глубине души он понимал, что система заведомо была несправедлива. Ведь ей невозможно трудно было открыть глаза и, в этом случае, он обманывая себя, получал необходимое "Нет". Подлость натуры сра­батывала и здесь, уже независимо от его мышления.
Но как известно, к уми­рающим на несколько минут приходят силы и просвет­ление разума. Эти мгновения были подарены и ей. И она сразу же поняла "заднюю" мысль супруга в этой системе знаков. Понимая неизбежность своего ухода из жизни, она не собиралась исповедаться перед нелюбимым супругом. И тот и другой ответ абсолютно ее не устраивал. Сказать правду: "Да" - означало в дальнейшем далеко идущие последствия для других - невинных. Сказать неправду: "нет, не было" - означало бы спокойствие для всех, в том числе и для него. Но вот этого, как раз, она и не хотела. Она жаж­дала оставить ему горечь разочарования, за все ее унижения от него, наси­лия ее мыслей, приобщения к его хищной идеологии. Еще раньше, до болезни, она много думала о своей линии поведения, но так и оставила без решения эту запутанную проблему на будущее. И вот это будущее неожиданно быстро вскрыло едва затянувшуюся рану.
"Что ответить этому человеку, остаю­щемуся здесь и опять ухитрившемуся выиграть в жизни, в то время как она должна расплатиться за свои грехи. Почему он должен злорадствовать и упиваться ее добрыми помыслами. Нет! Она не сделает ему подарка. Она скажет правду, во имя правды, во имя ее прежней любви, во имя ее кусочка счастья за эти проклятые 35 лет совместной жизни. А может все-таки она не права? Может будет праведней сказать ложь во имя добра?"
Но бы­ло уже поздно: тяжелые свинцовые веки, как по команде "сезам откройся", начали свое движение. Он с изумлением, не веря своим выпученным гла­зам,следил, как открывалась правда, скрытая за этими, некогда длинными ресницами, открывшими ему любовь этой первой красавицы. И когда веки, наконец, распахнулись, он увидел два, горящих ненавистью, еще не утратив­ших голубизну, глаз. В них было сказано все, о чем он всегда догадывал­ся, но что она тщательно скрывала во имя спасения семьи. Но вот глаза ста­ли блекнуть, пламя гаснуть и под тяжестью "высказанного" веки устало захлопнулись. Уже навсегда. Но он уже не видел этого: застарелая болезнь, под стрессом увиденного, вновь проснулась в его возбужденном организме. Падучая лихорадка огненной лавой заслонила действительность и он упал, корчась в судорогах, как спрут.
Когда утром пришли сыновья и не достучавшись, открыли дверь сами, пред ними предстала печальная картина: спокойная в своей смерти мать и в бессознательном состоянии, исковерканный гримасой судороги, отец. Изумленные такой неожиданной развязкой, они вызвали "скорую". 0тца вскоре вернули к действительности. Он все пытался вспомнить, что же произошло накануне. Но он смог воссоздать прошлое только до мо­мента, когда он предложил жене "систему знаков".
То, что было потом, и каков был ее ответ, он никак не мог вспомнить. А может быть, следуя своей испорченной натуре, он и не пытался проникнуть дальше. Но с этих пор он часто заглядывал на младшего сына, пытаясь найти у него хоть какие-то свои фи­зические черты.