Получить забытый пароль
Дела житейские
Не было секретом для меня, что очень многим Циля нравилась. Яркая, красивая, коммуникабельная, доброжелательная и безукоризненно знающая своё дело, она не могла не привлекать к себе внимания. Я знал по себе, как трудно устоять перед соблазном, когда кто-то проявляет по отношению к тебе повышенный интерес. У меня был выбор: или ревновать и превратить нашу жизнь в каторгу, или посадить её в корзину и таскать везде с собой, или не делать из этого проблему, не мучить ни её, ни себя подозрениями. Я выбрал последнее. Ну, а если вдруг что-то случится, решил я для себя, тогда и буду думать, что делать. А то, что у нас в посёлке всё тайное мгновенно становилось явным и всегда находились доброжелатели, которые обязательно доводили до сведения потерпевшей стороны всё в подробностях, в этом можно было не сомневаться. Циля оказалась не просто хорошей женой, но и отличным другом. Особенно это чувствовалось всякий раз, когда я, проявляя гражданское и партийное рвение, вступал на «тропу войны» с начальством. В глазах жены я всегда был прав. Её поддержка понуждала меня самого относиться к себе более критично и, в некоторых случаях, осознавать свою неправоту.
Дочка потихоньку подрастала, иногда капризничала, плакала без причины. Ничем нельзя было её успокоить. Тогда я пускал в ход последний козырь. Подмигнув Циле, я начинал говорить вполголоса, но так, чтобы капризуля слышала: «Ты знаешь, кого я сегодня видел? Олекашку». Хныканье приостанавливалось. «Он так здорово скакал на палке, размахивал саблей и кричал ура». Наша дочка уже забывала, что надо плакать, и мечтательно улыбалась. Она была влюблена в этого сорванца, Олекашку Иванова. Но вспоминаются и другие эпизоды, свидетельствующие о том, каким я был незрелым отцом. Такой, например, случай. Цили нет дома, я должен сидеть с дочкой, которая спокойно играет в детской кроватке. Звонит Равиль Галиаскаров и зовёт меня поиграть в нарды. Я начинаю уговаривать малышку, чтобы она отпустила папу к дяде Равилю. Я добиваюсь от неё обещания того, что она не будет плакать и не будет ничего бояться. Вижу, что она сама не верит в своё обещание и я не верю, что всё обойдётся тихо, но желание срезаться в нарды со своим постоянным противником так велико, что я обманываю себя и довольный, что получил её согласие, исчезаю. Через час бегу домой и за сотню метров слышу её крик. Успокаиваю малышку, ругаю себя, но… Другой случай. Дочка уже подросла. Она что-то нашкодила. Я разражаюсь длинной тирадой о том, что такое хорошо и что такое плохо. Ребёнок сначала слушает и пытается понять, потом начинает зевать, явно борясь с желанием уснуть. А я продолжаю резонёрствовать, где-то втайне любуясь своим красноречием. Циля смеётся над моим методом воспитания. Воспитание ребёнка – это оказалось камнем преткновения в нашей жизни. Я вычитал у Макаренко, что воспитывать надо начинать, когда ребёнок «лежит поперёк кровати». Я это усвоил, но не имел представления, как надо воспитывать, и был (как и во всём) прямолинейным и категоричным. Против меня ополчились бабушки, дедушки и жена. Сейчас я понимаю, что мы все были неправы: мои благие намерения перечёркивались негодными методами, а они все считали, что нельзя лишать ребёнка детства, и что ему всё позволено… Разгорались серьёзные баталии, а ребёнок внимательно наблюдал и «мотал на ус», чья позиция ему больше подходит.
(Продолжение смотри дальше в моём журнале)
