Общественная работа

Как-то незаметно я миновал возраст выхода из комсомола. Увлечение театром и работой не оставляли времени и сил больше ни для чего. И вот вдруг в 36 лет я получил партбилет. А случилось это так. «Соблазнил» меня мастер группы монтажников нашего опытного производства, участник войны, отставной офицер Советской Армии, Ахилл Моисеевич Горжалцан. Наше довольно тесное сотрудничество с Ахиллом Моисеевичем началось где-то в начале 70-х годов, когда из производства начали выходить разработанные моей группой опытные образцы систем «Канал». Он от монтажного участка помогал мне в ходе «оживления» и наладки первых образцов. Работая, мы разговаривали на разные темы, постепенно узнавая друг друга. Мы видели, что во многом наши взгляды совпадают. Тогда-то Ахилл Моисеевич стал склонять меня к тому, чтобы я вступил в партию. Он с горечью констатировал, что в партию лезут прохиндеи разных мастей, что они изнутри разрушают её. Вначале я сопротивлялся, мне было уже 35 лет, из комсомола я давно выбыл по возрасту, а о вступлении в партию даже и не думал. Но Ахилл Моисеевич был не такой человек, чтобы отступать. И я стал задумываться: жизнь моя, жизнь обывателя, проходит где-то на обочине общественной жизни, может быть действительно стоит сделать её более содержательной. В конце концов А.М. дал мне первую рекомендацию и спустя год я получил партбилет. Хочу заметить, что никогда об этом не жалел и даже больше - остался благодарен своему «крёстному». Думаю, что и его я не разочаровал. Будучи председателем группы Народного Контроля института и секретарём отдельской парторганизации, я активно конфликтовал с администрацией, добиваясь устранения недостатков в организации наших работ. Нас сближало с Ахиллом Моисеевичем то, что мы не были идеалистами, мы видели, что творится вокруг, но категорически не хотели подлаживаться и поступаться своими принципами. В этом отношении Ахилл Моисеевич был более последователен, чем я – он не уступал даже в житейских «мелочах». Нам повезло часто бывать вместе в командировках. Это дало возможность ещё лучше узнать друг друга. Насколько он был твёрд и не уступчив с людьми, которых он не уважал, настолько он был трогательно нежен и даже застенчив с теми, кто был ему по душе. По поводу того, что творилось вокруг хотелось бы остановиться подробней. Будь я более проницательным, я бы мог уже тогда по отдельным эпизодам жизни увидеть начало «Cмутного времени». Но для этого не было ни способностей, ни времени – всё уходило на решение житейских и рабочих проблем. Лишь теперь я вижу, что в то время происходили события, которые были предвестниками надвигающеся катастрофы. Смутное время всегда вызывается ослаблением государственной власти и характеризуется всплеском коррупции и открытого воровства. Прекрасное время для всякого рода асоциальных элементов, способных «ловить рыбу в мутной воде»: беспринципных ловкачей, отморозков и мародёров. Так было в период между так называемыми Февральской и Октябрьской революциями в России, когда, пользуясь «смутным временем», толпы растаскивали магазины, срывали замки со складов спиртного, так было в Баку в период «хрущёвских» перебоев в снабжении города хлебом, когда толпы обозлённых растаскивали хлеб на подступах к магазинам с машин и арб. Большинство бедствовали, но не принимали участия в этих вакханалиях. Некоторые, особо проницательные люди видели, что конец 60-х и 70-е годы также были годами «смутного времени», а многим в том числе и мне представлялось, что в нашей жизни всё благополучно, хотя и есть «отдельные недостатки». Что это были за недостатки? Я знал, что снабженцы для обеспечения разработок комплектующими и материалами были вынуждены везти в министерство, а также на московские и другие предприятия деньги и подарки: тамошние «ловкачи» не могли упустить возможности злоупотреблять властью и не извлекать максимальную выгоду из своего положения. Премии за законченную вовремя работу, оговоренную договором, часто можно было получить, лишь ублажив «ловких» в соответствующих кабинетах министерства. Мне приходилось иногда выполнять роль снабженца, когда надо было срочно раздобыть недостающие комплектующие для моих работ (приходилось из своего кармана покупать или коробку конфет, или бутылку коньяка). Картина «отдельных недостатков» будет неполной, если не упомянуть о таковых и в нашем институте. Пользуясь своим служебным положением, некоторые руководители переводили солидные суммы в проблемные лаборатории учебных ВУЗов, где для них «делались» кандидатские диссертации, а некоторые не упускали возможности выписывать «на заказ» со склада предприятия и брать бесплатно дефицитные и не очень дефицитные мебель, электротовары, ковры и др., списывая их липовыми актами по окончании тех или иных тем. Нет сомнения, что всё подобное творилось и на других предприятиях, «умные и ловкие» были везде. Назвать этих, как правило, респектабельных людей «отморозками» не поворачивается язык. Вступив в партию, я считал своим долгом не мириться с «отдельными недостатками», которые были в сфере моей компетенции и моих возможностей, поэтому мне часто приходилось конфликтовать с моим начальством, которое искренне удивлялось: вроде бы не глупый человек, а не понимает ситуацию в стране. Эльбирт, наблюдая мою активность и принципиальность, часто говорил, что в отдельно взятой комнате коммунизма не построишь, но он был не совсем прав - роль Дон Кихота меня не прельщала и я старался проявлять настойчивость и активность там, где была реальная возможность что-то изменить. В группе Народного Контроля мы с коллегами проанализировали процессы разработки, изготовления и сдачи заказчику наших изделий, выявили узкие места и сделали предложения о путях их ликвидации; произвели контроль работы поселкового продуктового магазина, выявили пересортицу некоторых продуктов и передали дело в партбюро института. В период этой моей партийной деятельности директором института стал молодой и очень энергичный (ему было что-то около 44-х лет) Тофик Мусеибович Азизов. Он быстро вживался в особенности нашего предприятия, налету схватывал его проблемы и быстро их решал (в том числе с учётом рекомендаций группы Народного Контроля). Мне он очень нравился и я старался в меру своих возможностей ему помочь. А помощь моя, и не только моя, ему была нужна. Дело в том, что, когда прежний директор уходил, институтская руководящая «элита» прочила на его место своего человека (из «наших»), но пришёл «варяг» и он был встречен, мягко говоря, без энтузиазма. Никто не спешил вводить его в курс дела. Тофик Мусеибович заметил меня, когда я выступал на партсобрании от имени группы Народного Контроля. С тех пор он часто просил меня задержаться после работы и я с удовольствием отвечал на его вопросы и высказывал свои соображения по тем или иным проблемам. Он всё внимательно слушал и делал какие-то пометки в блокноте. Я думаю, что таким образом он прислушивался не только к моему мнению: среди рядовых сотрудников и руководителей среднего звена было много желающих ему помочь. Шли ему навстречу и в министерстве. С его приходом предприятие вступило в период радикальных реформ и, в конечном итоге, из затерянного на мысе Гоусан небольшого НИИ наше предприятие стало НПО(научно-производственным объединением) «Норд». Конечно, всё это давалось не легко. Тофик Мусеибович не раз попадал в реанимацию с сердечными приступами, не раз он убегал из больницы, чтобы решить на своём рабочем месте какой-то важный для института вопрос. Обстановка, в которой приходилось ему работать, была очень напряжённой, так как «элита» не оставляла надежды выжить «чужака»: организовывались анонимные письма в Москву, реакцией на которые были многократные комиссии; не исключено, что были попытки настраивать против него и рядовых сотрудников института. Видимо, проникшись доверием ко мне, однажды, когда мы обсуждали в его кабинете какие-то проблемы, он попросил меня докладывать ему то, что о нём говорят в коллективе. Я сразу же сказал, что – это не моё амплуа. Он с пониманием отнёсся к моему отказу и попросил забыть о своём предложении.

(Продолжение смотри дальше в моём журнале)