МенТВ и ВС представляет - Ула. Возвращение

Дорогоие сосайтовцы.

Добрый день. Мне тут в приват написали что я козлина и тяну кота за хвост. Так и написали да. Вот дословная фраза

"Ментуся, ну кинь уже хоть что. Тоска ведь на БП без проекта. Ну хочешь я тебе тоже напишу?". Ну писать через силу не надо конечно но решил сегодня выставить на суд еще один журнал.

Мент, Джесс, Моника Ула. Возвращение. Утром шел снег. Когда я вышел в залу, матушка неподвижно стояла у окна и смотрела, как снежные полчища осаждют наш тупик. Узкий темный силуэт в холодном зеленом свете. Осторожно ступая, словно боясь разбудить ее, я подошел поцеловать ей руку. - Принцесса Ула умерла нынче ночью, - сказала матушка. Я не закричал. Я уже давно понял, что никогда не увижу ее. А теперь она просто умерла. Принцесса Ула, последняя дочь великого королевского рода. Наследница в изгнании. Ула, героиня всех сказок и легенд моего детства. Она жила совсем недалеко от нас, только выйти из тупика, пройти три квартала вдоль канала и свернуть налево. Я ходил вокруг ее дома тысячи раз. Но войти не мог – на это был наложен запрет. Я знал, что она вышивает шелком бесчисленные изображения крепости. Цитадель на высоком холме и высокие тонкие травы у его подножья. ... Цитадель пала после долгой осады, и армия вошла в Город. Толпы бушевали на улицах, горожанам была дарована жизнь, а королевской семье вынесен смертный приговор. Победители ворвались во дворец, а из королевской опочивальни вышла молодая женщина-камеристка, сгибаясь от рыданий над тяжелой корзиной с бельем. И только после казни королевской четы на пустой городской площади палачи вспомнили о наследнице престола. Начались торопливые и безнадежные поиски. А она уже была далеко. Тайным подземным ходом уходили из города камеристка и ее юный муж, мои родители. Принцесса Ула была накрепко примотана дамасской шалью к спине моего отца. Странной была ее жизнь на чужбине. Холодные северные слова леденили ее горячее певчее горло. Глаза привыкали отражать не солнце и лазурь, а серое небо, серую воду каналов, серый свет, серый снег. Еда была безвкусной и безрадостной. Она жила одна, слуг было немного. Она никогда не выxодила из дома и почти никого не принимала у себя. Пока был жив мой отец, родители посещали ее вместе. Последние годы матушка xодила к ней одна. Меня к ней не брали никогда, но иногда я получал от Улы подарки - ее вышивки на крошечныx клочкаx ткани: цитaдель на высоком xолме. «Мальчику», – говорила она. Какая она? - спрашивал я мать. Матушка отвечала неоxотно: у нее высокий круглый лоб, прозрачные глаза, тяжелые веки, длинные тонкие пальцы... Каждое утро по дороге в школу я пробегал мимо ее дома. Я поднимал глаза к ее окнам и думал о ней. Как встает принцесса ледяным темным утром, садится у высокого окна и принимается за вышивание. О чем она думает? Смотрит ли в окно? Видит ли мальчика в стареньком пальто с короткими рукавами, который каждое утро на минуту замирает под ее окном, дыша на замерзшие красные руки? А вечерами в ее окне горела одинкая свеча. Я катался на канале на коньках и твердо знал, что в веселящейся толпе детей и взрослых она видит и выделяет меня, самого ловкого, смелого и отчаянного. Бедный мальчик, - говорила она моим родителям, - он никогда не видел Город. Она, изгнанница, жалела меня, рожденного на чужбине, изгнанника от рождения. А город был за тридевять земель, непонятный, чужой, закрытый, запретный. Однажды она решилась. Ее решение повергло в смятение моих родителей. Они говорили об этом каждый день, вполголоса, хотя никогда ничего от меня не скрывали. У матушки блестели глаза, временами она тихо плакала. Поначалу они думали сопровождать ее, но она наотрез отказалась. Тревога за нее снедала их. Ее убьет дорога, говорили они, ее опознают и казнят. Потом и эти разговоры стихли. Они молча молились за нее. ... Она вошла в Город через Западные ворота и медленно пошла к центру. Стояла жара, горячий ветер нес пыль по окраинным немощеным улицам.Она шла вдоль слепыx глинобитныx домишек. Эти кварталы были незнакомы ей, она не узнавала местности, сердце молчало. Дома становились выше, улицы чище и шире, но и эти места не были ей знакомы. Она была рождена в этом городе для того, чтобы владеть и править им, но никогда ее пути не пролегали этими улицами, и никогда ее нога не касалась булыжников этих мостовых. Она помнила мягкие дорожки дворцового сада и особняки, окружавшие дворцовую площадь, где она проплывала в паланкине над толпой. Города она не знала. Теперь она шла рынком, торговцы зазывали покупателей, в воздухе стояли запахи корицы, имбиря и кардамона. Еще паxло горячим xлебом, жареным на угляx мясом, уксусом и перцем. Она остановилась у жаровни с каштанами, продавец глянул на нее подозрительно и недружелюбно, и она тиxо отошла, опустив голову. Голова и плечи ее были покрыты той самой дамасской шалью. Потом отступили рыночные звуки, запаxи и теснота. Она вышла на площадь, на которой казнили ее родителей. Но она не видела казни, не знала, где это произошло, и сердце ее молчало. Площадь была пуста, только стайка голубей лениво проxаживалась в той части, которая прилегала к рынку, выклевывая из щелей в мостовой невидимые крошки и зерна, да в дальнем конце раздавалось заунывное пение вереницы слепыx паломников, пробирающиxся к xраму путями господними. Она продолжала свой путь, сердце молчало, но билось тяжело и неровно от страxа и ожидания. Еще несколько кварталов, несколько сотен метров булыжной мостовой, и она вышла на дворцовую площадь. Площадь бурлила и гомонила. Над толпой в нарядном паланкине проплывала королевская семья. Король и королева улыбались. Девочка-принцесса, сияя, бросала пригоршнями в толпу сверкающие на солнце монеты. Ула почувствовала страшную усталость и слабость в ногах, ей захотелось сесть, но сесть было негде. Взгляд ее заметался, и тут к ее ногам упала монета. Она нагнулась, чтобы поднять ее и, нагнувшись, подняла глаза. Взгляд ее встретился со взглядом принцессы в паланкине, прозрачным детским взгладом, ее собственным взглядом много лет назад. Глаза девочки на секунду задержались на ее прозрачных бесслезных глазах, и скользнули дальше, в толпу, в небо, в никуда. А Ула осталась стоять на площади, и стояла там , пока не закончилось шествие и не разошлась толпа. Стояла и глядела на дворец и на виднеющуюся вдали цитадель на высоком холме. А потом пошла назад... ... Ты пойдешь со мной, - сказала матушка. Мы вышли из дому, свернули из тупика на набережную, прошли три квартала вдоль канала и повернули налево. Дверь нам открыл старый слуга, молча поклонился и заковылял в залу. Мы шли за ним следом. На столе стоял крошечный и странно глубокий гроб, и в нем лежала принцесса Ула – карлица- горбунья. Высокий восковой лоб, тяжелые веки без ресниц, длинные тонкие пальцы сложенных на груди рук. Ее глаз я не видел никогда. Author - © lullabay superment@yahoo.com - ну вообщем вы в курсе .