Григорий Корганов

Имя Григория Корганова известно каждому бакинцу. Было время, когда трудно было найти Бакинского еврея, который если не жил, то часто бывал на улице имени знаменитого комиссара. Однако патриоты улицы Корганова не знали даже его имени отчества, не говоря уже о биографии и славном жизненном пути.
Самые дотошные, открыв гордость домашней библиотеки – Большую Советскую Энциклопедию, могли узнать, что зовут его Григорий Никонович, а также познакомиться с сухими данными о его революционной деятельности. Но правду о Григории Корганове тогда никто не знал и не писал.
В официальной информации не было ни слова о его происхождении. Грузины уверяли, что он происходит из древнего грузинского рода Корганашвили, русские, без тени сомнения, считали его своим, азербайджанцы на него не претендовали, а армяне загадочно улыбались.
Чтобы приоткрыть завесу над прошлым товарища Корганова, перенесёмся в конец 19-го века, в небольшое еврейское местечко Коргановка, что находилось в далёкой от кавказа Могилёвской губернии.
Любого путешественника, забредшего в Коргановку, привлекали две достопримечательности. Первой была полуразвалившаяся синагога, которую построил Богдан Хмельницкий, в благодарность одному раввину, наславшему каббалистическое проклятие «пульса-де-нура» на польских шляхтичей. Вторая достопримечательность находилась рядом с синагогой. Это был средних лет набожный еврей, со смоляными пейсами и огненно рыжей бородёнкой, по имени Натан Ашлох. На нём всегда был старый залатанный лапсердак, жеваные штаны и на ладан дышащие туфли, которые ему подарили ещё на свадьбу.
С раннего утра и до позднего вечера он сидел на старом, замусоленном протёртом до дыр коврике у входа в синагогу, и, закатывая глаза к небу, просил каждого проходящего пожертвовать пару грошиков на ремонт синагоги. Пожертвования предлагалось бросить в копилку, в виде некоторого некошерного животного. Отказавшегося пожертвовать, а таких было мало, ждала беседа по душам. Натан выяснял материальное положение отказника, сочувственно качал головой, когда последний жаловался на то, что денег у него мало, да и те жена отнимает. Пожалев собеседника, он желал последнему так разбогатеть, чтобы будущий муж его вдовы мог всю жизнь не работать. Такая перспектива, особенно из уст еврейского юродивого, мало кого привлекала.
Раввин Айзенберг плевался при виде некошерной копилки, однако стоило Натану потрясти копилку, которая должна была, по его словам, «вот-вот наполниться», успокаивался и думал о том дне, когда набожный Ашлох, наконец, придёт к нему и опустошит хрюшку. Это «вот-вот» длилось уже полгода, денежки в копилку, гости и жители Коргановки бросали исправно, и Раввин Айзенберг стал подозревать недоброе, так как не мог понять, почему копилка никак не наполнится.
Накануне праздника Песах, знаменитую синагогу посетил известный Раввин Нахман Брацлавский, прибывший специально из Умани. Раввин Айзенберг попросил Натана Ашлоха не попадаться на глаза дорогому гостю, однако тот всё же подошёл со своей хрюшкой к Раввину Брацлавскому, когда тот выходил из синагоги в сопровождении Айзенберга.
Раввин Нахман смерил презрительным взглядом Ашлоха, протягивающего ему некошерную копилку, и спросил у Айзенберга , «что это за шлимазл?». В это время Натан Ашлох привычно закатил глаза к небу, и стал душераздирающим голосом произносить слова выученной недавно молитвы «Шма Исраель». Раввин Нахман вытащил сторублевую купюру, протиснул её в копилку и, не оборачиваясь, зашагал к ожидавшей его карете. Ашлох, опасаясь гнева Айзенберга, ретировался.
Домой Раввин Айзенберг пришёл с бутылкой «Немировки» и огромной миской пельменей. Весь вечер, несмотря на ворчание жены, Раввин пил горькую и заедал славными украинскими пельменями, предвкушая поход к Ашлоху и опустошение копилки.
Утренний сон Айзенберга прервал звон колоколов собора Св. Никодима из соседней деревни Хмаровки. С бодуна Раввин сомкнул было пальцы для крестного знамения, однако, получив сковородкой по голове от жены, тотчас пришёл в себя, и наскоро пробормотав утреннюю молитву, поспешил к Натану Ашлоху.
Раввин Айзенберг постучал, но никого не было дома. Дверь оказалась незапертой, и взгляд Айзенберга остановился на копилке, лежавшей на столе без всякого присмотра. Рассерженый Раввин разбил копилку, из которой посыпались ржавые гвозди и бумажка , на которой было написано «Мои года – Моё богаство».
Через неделю в небольшую квартиру на втором этаже старого домика на окраине Тифлиса поселился «мещанин» Никон Корганов, со своей женой Анной.
А через год в семье хозяина ликёроводочного магазина «Мцыри» Никона Корганова , родился сын Григорий, названый так в честь своего деда, Гирша Ашлоха.
Юный Гриша Корганов, высокий худощавый, но крепкий и задиристый мальчик, со смуглым кавказским лицом и заметным грузинским акцентом, быстро стал заводилой городского хулиганья.
Чтобы приучить отрока к труду и вытащить из блатной кампании, Натан Ашлох, а теперь уже Никон Корганов, устроил сыночка в павильон Митрофана Лагидзе. Но не прошло и месяца, как посетители стали жаловаться, на то, что газировка не такая сладкая, как раньше. Вызванный на ковёр Гриша, объяснил ситуацию тем, что, по его мнению , «люди, уже не любят сладкий лимонад, и потому он добавляет воду, чуть-чуть, самую малость, чтобы удовлетворить вкусы населения.»
Выгнанный взашей Корганов, вскоре нашёл себе новую компанию, в лице Алёши Джапаридзе и Серго Орджоникидзе, с которыми он выколачивал бабки у тбилисских буржуев, обложив их ежемесячными поборами. Большая часть этих поборов отправлялась в фонд партии, а на оставшиеся деньги молодые коммунисты устраивали развеселые пирушки.
Пронюхавший про новых друзей сына Никон, послал телеграмму в ЦК РСДРП (б), и через месяц, на имя коммуниста Григория Корганова пришло письмо от Владимира Ильича, в котором тот посоветовал юному борцу за идею «Учиться, учиться и ещё раз учиться». Через два года, с грехом пополам окончив гимназию, Гриша Корганов отправился в Москву, учиться в университете, по завету Ильича. Сочувствующий коммунистам экзаменатор, предложил Грише учиться на кафедре востоковедения, куда он и был зачислен.
Однако учёба Грише быстро наскучила. Сколотив Кавказское Студенческое Землячество, в котором он заправлял на пару с Ладо Кецховели, Гриша наладил поставку в Москву и успешную продажу сигарет Мальборо, которые подпольно изготовлялись в Баку, и от сигарет «Пайтахт» отличались лишь упаковкой. В многочисленных киосках, кроме сигарет, продавались восточные сладости, всегда свежие цветы, а в Университетской столовой появился павильон вод «Лагидзе», открытый без ведома Хозяина , но с большой фотографией, запечатлевшей Митрофана Лагидзе с юным Гришей. Студенты-кавказцы учились обычно хорошо, так как препятствующие отличной успеваемости кавказцев преподаватели рисковали оказаться в Боткинской больнице. Ректор, за дочкой которого ухаживал Симон Тер-Петросян, смотрел на это сквозь пальцы, пока милую кампанию не арестовали за распространение трудов классиков Марксизма-Ленинизма. Гришу исключили из университета, и отправили в действующую армию. Через год, когда арестовавший Гришину компанию обер-полицмейстер был убит большевиками, ректор вернул Гришу в университет, который тот успешно закончил и даже получил офицерский чин. К тому времени дочка ректора вышла замуж за Симона Тер-Петросяна, который не оставил университетского товарища в беде.
Поручик Корганов был направлен в город Ростов-на-Дону, где в военном городке познакомился с медсестрой Акулиной, дородной русской девицей. Алёша Джапаридзе к тому времени переселился в Баку, куда его переманил Анастас Микоян, и входил в компанию местных борцов за светлое будущее. Алёша давно хотел переманить своего друга в Баку. Однако Грише Корганову революционная борьба наскучила, и потому Алёша пригласил на свадьбу Григория Корганова не только свою бакинскую кампанию, но и самого Владимира Ильича. Анастас Иванович по милости агента царской охранки Джугашвили скучал на нарах баиловской тюрьмы, и потому не смог поехать присоединиться к своим подопечным
Летним вечером, за длинным столом в Ростовском дворике дружно сидели кроме родичей Акулины Ивановны, также и Бакинские коммунисты - Алёша Джапаридзе, Ваня Фиолетов, Мешади Азизбеков, Степан Шаумян, Яков Зевин и Клара Цеткин. Свадьбу не начинали – Азизбеков сказал, что ждут одного очень дорогого гостя, но Корганов никак не мог понять, для кого приготовлен стул рядом с женихом и невестой. Гости вяло беседовали, с тоской поглядывая на лоснящуюся черную икру, холодец и запотевшую бутылку с водкой «Немиров». Гнетущее ожидание прервал шум у калитки. Во двор зашёл невысокого роста человек, за залысиной, усами и короткой бородкой и газетой «Правда» в руке.. Это был вождь мирового пролетариата. Николай Корганов выскочил из-за стола, чуть не столкнув с ног невесту, и обнял Ильича как отца родного. Ильич уселся рядом с Гришей и принялся за холодец и пирожки с мясом, совсем забыв, что приехал не только покушать.
Хлопнув вторую бутылку "Немировской", Ильич, оглядев не сводящих с него глаз гостей, неожиданно закричал "Гойка, гойка". Сидящие за столом женщины стали испуганно переглядываться. Единственная дама, которая точно знала, что к ней это не относится, и потому имевшая самодовольный вид была Клара Цеткин. Юный Ваня Фиолетов, который никогда не пил, быстро догадался, что картавый сын Марии Бланк имел в виду совсем другое. "Горько, Горько" закричал Ваня и панибратски похлопал дедушку Ильича по плечу.
Григорий Никонович и Акулина Петровна трижды поцеловались. Весь оставшийся вечер Корганов сидел с каменным лицом. После ухода Ильича, Корганов пообещал всем, что покажет Ульянову "Кузькину мать". В том, что так и будет, никто не сомневался, зная мстительный характер Гриши. Разозлившись, Корганов принял предложение Алёши переехать в Баку и продолжить революционную деятельность. Ведь только так он мог бы ещё раз встретиться с Ильичём и отомстить.