Элвис, гагаш

Сядьте поудобнее, я расскажу вам историю своей жизни.

Родителей своих я не помню, меня усыновили, когда мне было 2 месяца. Семья русских иммигрантов  захотела заиметь “иждивенца” - так окрестил меня глава семьи - Папа, Вовчик, как ласково звала его Mама, когда ей нужно было что-то, или Владимир, когда она злилась на него. Папа был очень большой, очень сильный, волосы ежом, громкий голос, уверенная походка. Когда Папа был дома, он приставлял ко рту бутылочку, которая так и оставалась там с самого утра и до вечера. Папа был главным в нашей семье. А Мама была главной, когда Папы не было дома. У Мамы были очень красивые крашеные черные брови и красные губы, от нее всегда вкусно пахло, она громко смеялась и громко кричала, у нее были золотые блестящие зубы, уши и пальцы. Попав в новую семью, я не понимал ни одного слова, ведь я был чистокровным американцем. Но постепенно я начал изучать язык. Первые слова быстро поддались мне, потому что весь день я слышал, как папа со смехом или со злостью говорил маме: "Сука хитрoжопая". А самый красивый монолог заканчивался словами: "...галош девятый номер". От этого слова я тащился, ведь я видел эти галоши на ногах Вовчика. Красивые! Блестящие! Всегда как будто новые!

Когда Папа пил воду из большой белой бутылки с противным запахом, дома стоял ор, и мат был гораздо круче, многоступенчатый. Дааааа, было и веселo, и страшно, вeдь он преврaщался в беса, и когда я попадался ему под ноги, то с напутствием: “Ах ты п...а ушастая!", он пинал меня, и я летел, как мячик, в конец комнаты и с воплями вылетал из дома.

Их Дочка была очень добрая, но когда она брала меня на руки и тискала, у нее слезились глаза. Мама кричалa: "Не бери Ваську в руки!!! Заболеешь, потом по врачам будем бегать, а медицинской страховки у нас нету, разоримся!" Я не знал, что это значит, но думаю, эта проблема вам знакома.

Даа… А что за имя - Васька? Какой из меня Васька, ведь я породистый американский кот. Я чувствовал себя лишним в этой семье, никто меня не любил, не ласкал, а мне этого так хотелось, так хотелось! Я был маленьким пушистым комочком, но своенравным и любопытным, как все коты, а этого не любил никто в нашей семье, особенно Вовчик. Так и жили: я не справлялся со своим характером, а семья - со своим.

Последней каплей стала найденная мной заначка Папы, которую он прятал на первом этаже. Папа аккуратно снимал плинтус, поднимал обои и долго возился там. Мне было очень интересно, почему папа копался в этой стене, когда все спали, может, какую-то вкусняшку припрятал этот “галош девятый номер”? Однажды, когда он ушел спать, я вскрыл обои и увидел большой баллон, набитый зелеными бумажками. Я был разочарован. Утром после ухода Папы на работу Мама начала уборку дома, заметила дыру в стене, вытащила на божий свет баллон и заголосила, как полицейская машина, только мигалки не хватало. Но это было только начало большого скандала, изменившего мою судьбу. Мама тут же позвонила Папе и истошно кричала до тех пор, пока он не приехал домой. Папа орал еще громче, чем Мама. Они долго шумели, я убежал и спрятался под кроватью. В конце концов, все стихло, и я вышел из своего укрытия. Тут Папа, как волкодав, напал на меня и хотел разорвать на мелкие куски. Мне казалось, он уже не говорил, а лаял. Пересчитал всю мою родословную, грозил освежевать меня и сделать шапку, и взяв в руки самые большие ножи, начал затачивать их друг о друга. Я ощетинился, закричал страшным голосом и выпрыгнул через форточку на улицу. Папа, открыв дверь, прокричал вслед мне: “Г@...н штопаный! Чтобы твоего духу здесь больше не было! Ворюга волосатый! Пи..р ушастый! Вернешся домой - зарежу!”  

Мама всегда называла его солдафоном, но то, что он живодер, не знала даже она. Понятно, что назад мне дороги нет, когда Папа напьется в следующий раз, зарежет меня, и Мама решила избавить его от греха. Теперь Мама жалела, что позвонила Папе. Могла бы понемногу тырить бабки из баллона, а после случившегося Папа, взяв свой частный банк, пошел в лес и заныкал его где-то там.  

К моему счастью, в тот же день Мама отдала меня другой семье, которая тоже была иммигрантской. Мама рассказала, почему я больше не могу жить у них. Они долго смеялись и смотрели на меня, как на героя. Мне в новом доме сразу понравилось, но понимать их было сложно, они говорили на своем языке, иногда переходя на русский, который я уже знал.

Новый Папа был похож на меня - такой же усатый и волосатый. А новая Мама была не такая красивая, как первая, у нее не было золотых зубов. Больше всего на свете Мама любила свой маленький компьютер, который носила с собой по дому, она не отрывала от него глаз и быстро-быстро колотила пальцами по нему. В новой семье тоже много пили, но горячее и из чашек.

Меня переименовали в Элвиса. Когда я понял, что Элвис это я, чуть не описался от радости. Теперь я Элвис! Как я рад этому имени! Мой новый Папа звал меня: "Элвис, гагаш", я тут же отзывался, он тащился от этого и добавлял: “Ай, ограш”. Новая Мама сразу полюбила меня за интеллигентность: я не клянчил еду, не бросался к тарелке, а ждал, пока они уйдут, и постепенно поедал то, что мне положили. Папа подкладывал кусочки свежайшего мясца, мне это очень нравилось. Вы когда-нибудь ели баранину? Никакое другое мясо не сравнится с ней! “Беh, беh, беh,” - приговаривал мой новый Папа, подкладывая куски в мою миску, а я вторил ему: "Мя, мяу, мяаааууууууу!"

Прошел год. Я чувствовал себя самым счастливым котом на свете, пока в один зимний день в нашем доме не появился, если словами моего бывшего хозяина, другой "иждивенец". Он был маленьким и ушастым, тоже на четырех лапах, но на меня не похож, все время спал, a просыпаясь, сразу писал, куда попалo. Папа называл новичка “лейкой” и еще сказал, что если ушастик будет столько мочиться, то через месяц паркет забеременеет. Когда это существо засыпало, стоял храп, который был громче, чем Папин. На пятый день я осторожно подошел понюхать ушастика и понять, с кем имею дело. ООО!  Он вонял, как мой песок, в который я писаю. От запаха его лап у меня мозг чуть не взорвался! Я, фыркая и очищая нос, ушел подальше от этого вонючего комка с ушами, пока он не проснулся. И назвал ушастика Вонючкой.

Когда наступили солнечные дни, дома стало тепло, даже жарко. Папа любил ходить в нижнем белье, как говорила мама, в "парашюте". Из этого парашюта торчали две худые волосатые ноги. Я удивлялся, как такие тонкие ноги носили такое пузатое тело? Вообще-то, он не так уж много ходил, больше лежал на диване, и когда включал Большой Черный Квадрат, на котором начинали громко говорить или выть плоские существа, похожие на Маму и Папу, проходило лишь несколько минут, как он засыпал. Мама смеялась: “Бесплатно ты заснуть не можешь?" Но ее слова заглушались храпом, почти таким же, как у ушастого Вонючки. Храп быстро набирал силу, от него в доме все вибрировало, даже мои усы. Однажды, когда Папа выводил носом трели и его тело дрожало, я заметил, как из-под “парашюта” показалось что-то волосатое. Я подумал, что Папа спрятал там баранину. Чем раскатистей становился храп, тем дальше выползал волосатый шар. Я подошел поближе и принюхался. Даа, Папа долго прятал его от меня, но я так любил баранину, что схватил двумя лапами находку, впустил в него свои острые когти и только хотел унести к себе в подвал, как Папа, подпрыгнув с криком: "Вааай!", побежал по потолку, он не видел меня, а я висел на баранине и не хотел отпускать ее. Как все коты, я хотел уйти с добычей. На Папин крик прибежала Мама. Папа упал с потолка, я вместе с ним в его “парашюте”.  Мама ударила меня чем-то, я от шока разжал когти и убежал в подвал ни с чем. Папа орал до тех пор, пока не приехали две шумные машины со сверкающим фонарями на крыше и не увезли Папу. Весь день никого дома не было, а вечером Мама привезла Папу домой. Я увидел его лежащим ногами кверху на диване и подбежал потереться о него, но Папа закричал: “Убери этого гада отсюда, мне во второй раз это не пережить!"

Он залег в своей комнате при закрытых дверях и стонал и ругал всех: меня, Маму, тот день, когда я появился в их доме. Несколько дней он изредка выходил из своей спальни в туалет, и его походка была странной. Папа ел, пил и спал в своей комнате. От нечего делать он спрашивал у Мамы, могут ли ему дать инвалидность за это.

Мама была строга: “Не сходи с ума, ты по американским меркам не инвалид. Если Элвис оторвал бы тебе ногу, тогда можно было бы помечтать".

Папа тут же: “Аллах элямясин (не дай бог), без ноги мужику не жить".

Мама: “Да-да, а так можно, кто видит, что в кошельке?"

Они засмеялись, папе стало больно, он застонал, ругая меня.

Больше я никогда не видел его голые ноги, торчащие из полосатого “парашюта”.

Шло время, Вонючка разжирел, ноги укоротились, а уши остались такими же длинными. Когда я хотел поиздеваться над ним, цеплялся когтями за его ухо, и он, визжа, таскал меня по полу. А еще я любил кататься на нем верхом. Я ждал, когда он вернется с прогулки, и вспрыгивал на него. Вонючка носился по комнатам, а я чувствовал себя гордым всадником. Мы скакали по всему дому, а папа ворчал: “И в меня вот так вцепился, гад!”

Мы сдружились с Вонючкой, у него всегда был горячий животик, я влезал ему подмышку, и его храп меня не раздражал, а наоборот, усыплял. Постепенно я привык к его запаху, он все время лизал мои уши, морду, я даже начал пахнуть, как он. Когда я чувствовал, как кто-то нюхает меня сзади, даже не оборачивался, я знал, что это он, любопытный сукин сын.

Мы жили недалеко от леса, я часто ходил охотиться на мышей и птиц, и принося домой добычу, я всегда делился с Мамой: оставлял ей мышку в моей тарелке. Мама испуганно пищала, хотя папа объяснял ей, что это от любви, и даже рассказал, как во время войны в оккупированной Белоруссии кот спас от голода семью, принося им свою добычу. Но Мама не хотела видеть мои подарки, называла меня садистом. Это обидно, я же дарю ей свою добычу от души! Кстати, Мама сама мазохистка: по утрам она два-три раза ставит будильник на 10 минут, чтобы проснуться и еще раз успеть заснуть до следующего звонка! Ну а что за сон, если Вонючка начинает скулить еще до будильника и до тех пор, пока не откроется дверца холодильника? А потом он начинает танцевать в предвкушении получения полной тарелки супа. Тут главное не попасть ему под ноги - затопчет в танце.

Когда мама готовила овощи или кутабы с зеленью, или белый суп, я считал этот день траурным, нечем было полакомиться, а для Вонючки не было проблемой есть все подряд: не мясо, так трава. Он все время выпрашивал еду, за что получил прозвище "мярязя йолчусу" (нищий из Мярязи ).

В один из летних дней я поймал в саду ужа, слегка придушил его и принес Папе. Папа, как всегда, лежал на диване и смотрел в Черный Квадрат. Я прыгнул на диван и положил свою добычу на его большой живот. Папа катапультировался с дивана с громкими воплями: “Змея, змея, ой, блин, у меня сейчас инфаркт будет!” - и выбежал на улицу. Прибежала Мама, взяла полумертвого ужа и выбросила в сад. Папа забежал домой и захлопнул дверь. Интересно, будет ли он точить ножи, как Вовчик? Дотемна я сидел на дереве в саду, пока Папа, наконец, не позвал меня домой. Я же не знал, что Папа боялся змей, теперь запомню.

А однажды я ушел далеко от дома, и за мной погнались какие-то звери. Я убегал от них, я забирался на дерево - они за мной, я чувствовал их зубы рядом с моим хвостом, они были крупнее меня, и я был для них добычей. Еле добежав до дома, я запрыгнул в открытое окно и от испуга обделался прямо на подоконнике. Папа видел, как я спасся от смерти, он посмотрел на меня и  рассмеялся: "Да, брат, я тоже так чуть не обосрался, когда ты принес змею, почувствуй теперь мое состояние". Больше я глубоко в лес не уходил, моя шкура была мне дороже любопытства.

Почти каждую неделю приходили Мамины родственники, все такие толстые, невысокие, с маленькими черненькими сопливыми человечками. Я садился на стул под столом и наблюдал за карапузиками. Они играли с Вонючкой, а он подлизывался и клянчил еду, помахивая хвостом и поскуливая. Конечно, он получал кусочек и тут же заглатывал его, даже не вспомнив обо мне. Скотина! Человечки хотели погладить и меня своими испачканными руками. Мне это не нравилось, я  уворачивался и цеплял их когтями за попы. Они начинали громко плакать и жаловаться, а я смотрел на Папу, одобряет ли он мое действие. Папа подмигивал, и я начинал настоящую охоту на человечков: подскакивал и ударял по голове, отнимал кусок еды из рук и убегал подальше, на шкаф. Но если на моем пути оказывался Вонючка, приходилось прыгать через него, похлопывая его по колокольне.

Я любил смотреть на гостей, которые заходили в ванную комнату. Все они, как один, заметив меня, начинали махать руками и шикать, иногда бросали в меня бумажные шарики, но я не шевелился, я знал, что шарик не долетит или будет не больно. Мне нравилось наблюдать, как меняется выражение на их лицах, пока они сидели. Но когда они поднимались и приоткрывали дверь, я быстро уносил оттуда ноги.  

Однажды на прогулке меня привлек аромат рыбы, пахнущей дымом. Она висела на соседском балконе. О-ммм! Недолго думая, я содрал ее с крючка и притащил домой. Рыба оказалась огромная, длиннее меня, Папа был очень доволен, хвалил за нее, и я был горд. Мы сели рядышком на уличной лестнице, Папа ломал рыбу, очищал ее и давал мне кусочки, а сам запивал еду прямо из бутылки. Хорошо, что Мама не видела нас. Но мы недолго наслаждались трапезой. На пороге появился сосед и начал показывать на рыбу. Я приготовился бежать, но Папа погладил меня и протянул соседу кусок рыбы и новую бутылку. Сосед присел рядом с нами, и мы продолжали есть мою добычу.

Дни текли один за другим весело и беззаботно. В тот день мы с Вонючкой играли в саду, как вдруг услышали Мамины крики. Мы оба вбежали в дом, Мама стояла на столе и визжала. Мы посмотрели на Маму, потом по направлению ее руки и увидели в кухне огромную крысу. Она была розовая, с черными пятнами, как корова. Мы с Вонючкой тут же с двух сторон напали на нее, я когтями, а Вонючка очень грозно лаял и кусался, я даже представить не мог, что у него такие большие и страшные зубы, никогда бы и близко к нему не подошел. Но теперь какая-то энергия изнутри толкала меня в бой. Крыса была умная, она не обращала внимания на громкие крики Вонючки, она только уворачивалась от его зубов, но от моих когтей на ней оставались царапины. А мне хотелось не только исцарапать, но и нацепить на знаменитые когти всю ее целиком.

Крыса вдруг дернулась в сторону окна, и когда мы кинулись туда, она побежала в обратную сторону и юркнула в ванную комнату. Обманула нас, как детей! Мама быстро захлопнула дверь, и мы стали ждать папу.

Папа, придя домой, как всегда, едва успев скинуть туфли, тут же забежал в туалет, не обращая внимания на Мамины крики, но не прошло и секунды, как выскочил с воплями: “Там крыса! Что, сукины дети, живых тварей домой тащить начали?"

Мама, не успевшая остановить Папу, продолжала кричать: “Куда побежал?! Мы тебя ждем, чтобы выбросить крысу из дома!”

Я, Вонючка и Папа, чуть ли не держась за лапы, как в любимом папином фильме, втроем зашли в ванную комнату. Когда Папа, вооруженный шваброй и в резиновых сапогах, приготовился атаковать ее, зазвенел дверной звонок. Мама крикнула папе, что это сосед Джон пришел за своей домашней крысой. Джон забежал в ванную комнату, взял в охапку это чудище и, целуя его и без конца извиняясь, унес его домой. Мы смотрели на Папу, Папа смотрел на нас. Все были неудовлетворены, охота не состоялась. Папа не стал героем для Мамы, а мы не смогли убить страшного зверя и показать свою преданность и силу.

Потом эта крыса часто забегала к нам, ее звали Люсиль, и мы с Вонючкой игрались с ней, иногда спали вместе на большом кресле Вонючки. Папа смеялся: “Нам только репки не хватает, устроили зоопарк дома”. Мама отвечала: “Не трогай их, они дружат”.

Прошло уже достаточно времени, наша дружба стала еще крепче. Люсилькины родители часто бывали в гостях у нас, и мы ходили в гости к ним. Мы с Люсилькой иногда дурим Вонючку: шуршим чем-нибудь в разных концах дома, и он не знает, куда бежать раньше, сначала мечется вперед-назад, а потом садится и воет. Ему же и достается!

Сейчас я лежу на коленях у Папы и думаю о своей жизни. В камине потрескивают дрова, наша и Люсилькина семьи собрались на этот огонек на Кристмас. Говорят о чем-то хорошем, у всех в глазах блеск радости и веселья. Вонючка, сытый и добрый, лежит на ковре перед камином, положив морду на Мамины тапочки, а на нем спит  мертвецким сном Люсилька. Тепло от камина греет меня, в моей кошачьей душе мир и покой, и поверьте, тут и есть самое-самое лучшее место на свете. Наверное, я вам этого и пожелаю...