Се человек

Всегда надо жить так, будто прощаешься навеки 

Эрих Мария Ремарк

Слаб человек, слаб, сир и убог. И пройдя через страдания (за что, господи!) и адское пекло, оставшись в живых, с душой, сморщившейся, сжавшейся в пламени преисподней до размеров клочка полуистлевшего чего-то, он все равно не становится праведником (всего 36 праведников на поколение, а те, миллионы замученых, они кто?), он снова грешит. И когда каждую ночь, как к Прометею, к нему прилетает орел, чтобы выклевать печенку, которая отрастет к утру заново, а ночью орел прилетит снова, он не знает, что с этим делать. Может, принимать снотворное? Он мечется, он беззвучно кричит, (он же еще не сумасшедший, чтобы орать в голос!), он изо всех сил пытается жить так, как положено правилами приличия. Но он всего лишь человек, с огромными печальными глазами-маслинами на изможденном, сером лице узника, с терновым венком на голове из под которого проступает кровь (но ведь если шляпу надвинуть поглубже почти не видно, да?). Как Иов, лишенный всего, в струпьях, сидящий в навозе он давно уже отрекся от бога (бог - нацист!), но бог как будто и не видит, не поражает его смертью и он живет. Как может.
    
Надпись у входа в  крематорий Аушвица:"Осторожно, ступеньки!"
    
Герман - польский еврей, журналист. Немцы расстреляли его жену и детей. Три года его прятала на сеновале польская крестьянка, нянчившаяся до войны с его детьми. Выживший Герман совершает благородный поступок, он женится на своей спасительнице, увозит в Америку и они живут в Бруклине, где-то на Кони Айленде. Она хочет стать правоверной еврейкой, учится зажигать свечи и читать молитвы, моет его ноги и пьет эту воду, а он... Он кричит и корчится от ужасных кошмаров по ночам, а утром умывается, одевается и едет на работу - продавать книги, так он говорит своей преданной Ядвиге. Но на самом деле он врет. Он едет в Бронкс, где снимает комнату у двух женщин, матери и дочери, причудами судьбы и сочувствием фортуны не превращенных в пепел для удобрений и абажуры для ламп. Он без памяти влюблен в дочь-Машу, эффектную, привлекательную, отвечающую ему взаимностью и их отношения - неистовство сладострастия и мучительной ревности вопреки всяким доводам разума (Герман - женат, Маша - замужем и ее муж, не живя с ней, не собирается давать ей развод) - хуже цунами, опустошительного урагана или землетрясения, потому что превращают их почти в маньяков, нарушающих все десять заповедей одновременно. Но и этого, сочиняющему нашу жизнь автору, кажется мало. Воскресает из мертвых первая жена Германа - Тамара, "я встала из гроба, надела платье, сделала маникюр и приехала В Нью Йорк". Так Герман становится обладателем трех жен, ипостаси каждой из которых, соединенные вместе есть суть идеальной женщины-мечты каждого разумного существа мужеского пола. Покорная служанка-Ядвига, искуссная любовница - Маша и мудрая и снисходительная мать - Тамара. В конце концов они узнают о существовании друг друга и тогда...

В Роуз театре Джаз центра на Коламбус серкл театр Гешер в рамках фестиваля "Черешневый лес" показал пьесу режиссера Евгения Арье по мотивам романа Исаака Башевица Зингера "Враги: история любви".

Спектакль -  неторопливый. Движутся ширмы, платформы с декорациями, меняя планы, почти как в кино. Вот Герман с Ядвигой: она трет его мочалкой в ванной, кормит, провожает на работу; вот Маша с мамой: ссорятся по пустякам, читают субботнюю молитву; вот рав Ламперт, вальяжный и доброжелательный, за которого Герман пишет статьи в газеты, отчитывает его за вечные опоздания. Плывет по сцене из прошлого, из больной памяти лодка с Тамарой и детьми, стучит по стыкам поезд, слепит глаза свет. Строй этого спектакля напоминает строй классических чеховских пьес. Люди пьют, едят, разговаривают, занимаются любовью, а в это время решаются их судьбы. Все, как обычно: ничего не значащие, мелкие события цепляются друг за друга и становятся канвой жизни с ее радостями и горестями, находками и потерями. Канвой, по которой вышивает неумолимое, никого не ждущее время. И все бы ничего, если бы все эти люди не пережили то, чего и врагу пережить не пожелаешь. Катастрофу. Холокост. Унижения и животный страх. Мученическую смерть самых близких людей.

Три женщины и мужчина. А могла  бы получится душещипательная мелодрама или водевиль, или трагикомедия в стиле "Осеннего марафона". Могла бы.

Мне трудно рассуждать об игре актеров. Я не говорю на иврите и слушала спектакль в синхронном переводе, а это всегда притупляет впечатление, как тут ни толкуй. Но играют они органичным ансамблем, слаженным и стройным. Никто не выделяется, все очень точны в выражении эмоций своих персонажей, естественны, камерны - ни одной фальшивой ноты. Спектакль по цвету абсолютно монохромый - все оттенки черно-серого, гризайль, сдержанность человека, из последних сил, уже на самом краю все еще пытающегося себя контролировать, пугающая, опасная сдержанность тишины деревьев и неба перед страшной грозой. А вы знает, что после летней грозы в Нью Йорке дышать становиться порой еще невыносимей?

Романа я не читала, но, пока  смотрела спектакль, не могла отделаться от ощущения, что я уже видела все это когда-то, может, воображала после чьего-то рассказа, может мне это снилось, мерещилось давным-давно, как впечатления воспаленного, раздраженного мозга, не сумевшего заснуть ночью. Съезжались и разъезжались ширмы, актер Яша Котик, знакомый Маши по концлагерю, бренчал на рояле, глотал выпивку, как воду и острил на темы массовых убийств, как выживший висельник на темы веревки. Тамара, тяжело волоча ногу с засевшей в ней пулей, шла к дверям квартиры, где жил с новой женой ее муж, Герман виновато и ласково пел своей Ядзе еврейскую колыбельную по телефону, спасая ее от бессоницы и страхов и плыла, плыла плыла лодка Харона с мамой Маши туда, откуда нет возврата. "Из тени в свет перелетая, она сама и тень и свет..." откуда же это чувство, это дежа вю мелькания темных и светлых пятен перед глазами пассажира скорого поезда, неотрывно и завороженно глядящего в окно. Тени, свет, тени, свет... Тени! Тени в раю! Вот оно! Наконец-то! Эти герои так были похожи на героев книги Ремарка, каждый со своей историей, своими трагедиями, глубоко запрятанными в подсознании, своим крестом, своей судьбой, что избежать ассоциаций для меня, выучившей этот роман когда -то чуть ли не наизусть было совершенно невозможно, просто, не сразу получилось.
Потом, возвращаясь домой, вспоминая все сцены и разговоры, я поняла, что-все-таки Герман Бродер Зингера, не Роберт Росс Ремарка. Выбираясь из схожего прошлого, (Роберт два года прячется в подвалах Брюссельского музея, он не может спать по ночам, все его друзья убиты или пропали в лагерях, а те, что смогли выбраться, сбежать от фашистов, переплыть через океан, не смогли справиться с памятью и один за другим оказываются то в петле, то с пулей в голове). Эти два человека ведут себя совершенно по-разному. Роберт, не солдат, не герой, такой же журналист, как Герман, сражается, хоть это борьба внутренняя, невидимая миру. Шаг за шагом он отвоевывает жизненное пространство у отчаяния и страхов, падая, поднимается и идет опять. Чтобы воскреснуть. Герман сдался уже давным давно. Он сидит в ванной и размышляет о том, что, когда нацисты придут в Америку (а в этом он даже и не сомневается!), он будет прятаться в этой самой ванной. Пары картофелин и куска хлеба в день ему будет достаточно, Ядвига сможет тратить  не более доллара в день и они выживут. И в конце он исчезает, пропадает без вести -"Идите вы все к черту! ", кричит он. Всё - к черту!
В пьесе почти все действующие лица, кроме Ядвиги, евреи, европейские - пережившие войну, американские - ее не пережившие, сочувствующие, но так до конца и не понимающие, до какого скотства может дойти человеческое существо и в какие глубины сумасшествия он может опуститься.  У Ремарка фантомы войны мучают одинаково и Росса, немецкого антифашиста, который страдает от того, что принадлежит к нации убийц, и Кана, еврея, легенду Сопротивления, не знающего, что ему делать в мирной жизни, и русского Маликова (там, конечно, другая война, но, какое это имеет значение!). Ремарк как будто дает возможность выйти за рамки горя своего народа, увидеть горе других, "не-своих". Осознать - без деления на то, кому досталось больше, а кому меньше. Чтобы не повторилось опять.

                                                                                                                  ***

Жизнь идет дальше, ее не остановить, все стирается, история забывается. Так легче. И все же, все же , все же....

     " - Кого вы играете в следующем фильме?
     -  Английского кока  на судне,  в которое попадает  торпеда с  немецкой подводной лодки.
     - Он погибает? - спросил я с надеждой.
     - Нет. Это комический персонаж, его спасают, и он начинает стряпать для экипажа немецкой подводной лодки.
     - И не отравляет их?
     -  Нет.  Он  готовит  им  рождественский  сливовый  пудинг.  Происходит всеобщее  братание  в  открытом море  с  исполнением  английских  и немецких народных  песен. Кроме  того,  они  обнаруживают, что у  старого немецкого и английского  национальных  гимнов  одинаковая мелодия:  и  у  "Heil  dir  im Siegerkranz", и у "God Save the King". Они обнаруживают это возле маленькой рождественской  елки, украшенной  электрическими лампочками, и решают, когдa кончится  война, не  воевать больше  друг против  друга.  Они  находят много общего.
     - Ваше будущее видится мне в самом черном цвете, и все же,  я думаю, вы не пропадете.