Получить забытый пароль
Вспоминая молодость .... (продолжение 2)
Мои попытки посоревноваться с ним рассыпались о его немыслимые подкрутки, когда подкрученный шарик ложился под сетку и отскакивал в противоположную сторону. Достать такой мяч было невозможно. Ариф просто издевался, укладывая любые, самые сильные удары под сетку.
В футбол играли, но мало – не было хорошего стадиона. Зато ездили иногда на стадион в Баку. Бакинский «Нефтяник» играл на первенство Союза в высшей лиге.
Тогда блистали нападающие «Нефтяника» Аликпер Мамедов и Анатолий Банишевский, входящие в состав сборной СССР по футболу.
И, наконец, большой теннис, который появился благодаря энтузиазму Вениамина Михайлова (начальник механического цеха). Его усилиями был построен корт с асфальтовым покрытием. Михайлов показал нам азы и правила игры (счёт в геймах, сетах и т.п.). Теннисный бум охватил всё мужское гоусанское население (кроме местного). Взяли в руки ракетки даже такие неспортивные мужи как А.П. Арапенков, А.М. Эльбирт, Ф.Н. Гибельман.
На фоне этого энтузиазма даже устроили на какую-то должность (кажется, техника) в мою группу в качестве тренера бакинскую теннисистку, кандидата в мастера спорта.
Проработала она, к сожалению, не долго. Но «подняла» наш класс и даже вывезла нашу команду теннисистов в Баку, на первенство «Нефтяника». Нам пришлось выходить на игру против ассов тенниса. Например, за «Нефтяник» играл заслуженный мастер спорта, многократный чемпион СССР в парном разряде Сергей Лихачёв. Понятно, что происходило «избиение младенцев», если находился желающий посостязаться с Лихачёвым.
Большой теннис прошёл рядом со мной всю жизнь. Ушёл я с корта в 65 лет, после того, как повредил мениск на ноге. Теннис подарил мне незабываемые встречи на кортах с рядом знаменитостей: Никитой Михалковым, академиком, нобелевским лауреатом П. Черенковым, космонавтами.
Бывали в Гоусанах и организованные профсоюзом вечера отдыха с художественной самодеятельностью. У меня до сих пор хранится подарок (книга, подписанная Г.С. Шакаряном, бывшим тогда председателем месткома) за активное участие в самодеятельности. Моё амплуа – вокал (неаполитанские песни и старинные романсы).
Своим бархатным баритоном исполнял хиты 50-60-ых годов и Володя Ранцев. Репетировала и аккомпанировала на фортепиано незабываемая Люба Плахотникова, терпеливо натаскивая нас на достаточно сложные произведения.
Замечу, что пение и сейчас – занятие для души (церковный хор и камерный хор духовной музыки)
В «нелётную» погоду народ в общежитии ходил по вечерам друг к другу «на огонёк». Могли выпить бутылочку вина, послушать музыку.
Таким «тёплым» уголком была комната, где жили Жора Раковский и Гера Шипицын. Здесь можно было пофилософствовать и послушать хорошую музыку. Особенно любили завораживающий голос Ф. Шаляпина на редких в те времена грампластинках. Для бОльшего кайфа однажды Гера попробовал «травки», и мы наблюдали его неадекватные движения. Гера был вообще оригинал.
Из сказанного выше могут подумать, что молодые гоусанцы только развлекались и отдыхали. Нет, работа была главным в нашей жизни. Что мы дурака не валяли, подтверждает мой послужной список. Подобная служебная стезя была у многих сотрудников.
Принят я на работу в январе 1957 года, в январе 1958 переведён в старшие инженеры, в августе 1958 назначен руководителем группы, а в апреле 1959 – начальником лаборатории № 24. В эти же годы я был руководителем НИР «Сапфрр-1» и «Сапфир-2», а также являлся главным конструктором по темам «Кайнар» и «Фал-Г».
Итак, возвращаюсь к началу «гоусанской автобиографии»: при приёме на работу я был направлен в ЛИО (лабораторно-исследовательский отдел), позднее – это отдел № 2.
Начальником ЛИО был Анатолий Павлович Арапенков, приехавший из ленинградского НИИ -303 (директор Фармаковский Сергей Фёдорович, член-корр. АН СССР). В ЛИО тогда было три лаборатории. Меня Арапенков определил в лабораторию № 1, начальником которой был Юрий Николаевич Смирнов, выходец из могучего московского НИИ-10 (директор академик АН СССР Кузнецов Виктор Иванович, дважды Герой Соцтруда, лауреат Ленинской и Госпремии, один из создателей ракетного щита СССР).
Со Смирновым Юрой у меня с самого начала сложились вполне товарищеские отношения. Сам он был увлечён изготовлением и отладкой сконструированного им магнитофона. Магнитофон был почти профессиональным, трёх моторный, со всевозможными наворотами, автоматикой и т.д. Позднее этот магнитофон мы опробовали, записав музыку Глена Миллера из кинофильма «Серенада солнечной долины». Договорились с киномехаником гоусанского клуба и во время демонстрации фильма записали эту прекрасную музыку.
У Юры Смирнова дома была прекрасная фонотека, и у него я впервые услышал обширный репертуар великого русского шансонье – Александра Вертинского. Где собрал такое богатство Смирнов, не знаю. В те времена услышать Вертинского можно было только на «рёбрах» и купить из-под полы. Жаль, что творческая карьера Юрия Николаевича в Гоусанах прервалась из-за романа с красавицей Изольдой Судаковой.
В лаборатории № 1 было тогда два направления работ. Первое направление – создание специализированных цифровых вычислительных устройств. В этой группе сотрудников работали такие умы как Жора Раковский, Адик Серов, Виктор Сергеев, Саша Косогор и другие – всех не упомнишь и не перечислишь.
Позднее этот коллектив и направление возглавил Александр Михайлович Эльбирт.
На первых порах я работал рядом с этими ребятами и помню, как они мучились при отладке первых макетов цифровых вычислительных устройств на транзисторах П1, П2. Параметры первых отечественных транзисторов «плыли» от температуры, освещённости, сквозняков и других всевозможных внешних факторов. Ребята могли настроить какой-то узел вечером, а утром, на следующий день все настройки «уплывали», и начинай всё сначала. Но коллектив этой группы не унывал, был дружным, творческим и талантливым. Периодически выпускались «боевые» листки – стенгазеты. Помню одну из них: на рисунке изображены две понурые лошади с кличками «Нефритка» и «Агатка» по названиям НИР «Нефрит» и «Агат», которыми руководили Г. Раковский и А. Серов. Рисунки, конечно, сопровождались остроумным текстом и стихами Адика.
Вполне приятельские отношения сложились у меня и с А.М. Эльбиртом. Мы частенько встречались вне работы и толковали на самые разные темы. Александр Михайлович был эрудит и интересным собеседником. Кстати, когда я уже жил в Протвино, А.М. заезжал ко мне на «разведку». Но воздух Протвино, хвойный и насыщенный, не понравился ему. Кажется, у него были проблемы с «дыхалкой». А вот с А. Серовым мы поработали вместе некоторое время в одном отделе Института физики высоких энергий (г. Протвино), пока Адик не перескочил в Зеленоград. При этом шутил: «Буду сужать кольцо вокруг Москвы, пока не окажусь на Красной площади у Кремлёвской стены». Не случилось.
Но вернёмся к началу трудовой деятельности. Первая дислокация лаборатории ЛИО была на берегу моря в одноэтажном здании. Народ из посёлка по утрам спешил проскочить проходную и «отметиться». В проходной были установлены компостеры-контролёры времени. У каждого сотрудника была своя ячейка с перфокартой, которую нужно было сунуть в компостер и отбить время и дату прихода. Пришёл вовремя, получи синюю отметку, опоздал – получишь красную. В конце месяца «покрасневшего» клиента начальство могло вызвать «на ковёр». Эта система учёта времени прихода на работу прожила, слава Богу, не долго.
Позднее, когда лаборатория переехала в посёлок, здесь, на берегу моря, остались помещения, где проводились натурные испытания гидроакустического оборудования. В жаркую летнюю погоду, работая на берегу, мы одевались в белый халат и … плавки. И, проработав 2-3 часа, сбрасывали халат и ныряли в воду. Поплавав, принимали душ с пресной водой и продолжали испытания. «Большое» начальство было далеко (в посёлке), и мы, конечно, этим пользовались.
Вернёмся к лаборатории. Второе направление деятельности лаб. № 1 – НИР «Сапфир -1» - создание гидроакустического навигационного буя. Руководителем темы был Ю.Н. Смирнов. К работе по этой теме и был подключён я. Постепенно я стал, так сказать, правой рукой Смирнова на теме «Сапфир -1». Затем, став старшим инжером, был назначен руководителем этой темы. Постепенно коллектив сотрудников, работающих по гидроакустической тематике, расширяется и выделяется из лаб. № 1 в виде группы № 24. Чуть позднее группа приобретает статус лаборатории № 24.
Итак, на первых порах тематикой лаборатории была гидроакустика, создание приборов и устройств, использующий гидроакустический канал связи. Так, НИР «Сапфир-1» ставила задачей разработку навигационного буя, устанавливаемого на якорь под водой в точке с известными координатами. По кодовому сигналу, передаваемого по воде, буй всплывал. Он был оборудован уголковым радиолокационным отражателем и проблесковым сигналом.
Этот вариант буя был отвергнут из-за малого радиуса действия, необходимости установки с надводного корабля, и сам процесс установки трудно сделать скрытым. Закзчиком буя была Гидрокартографическая служба ВМФ. Были изменены требования к бую: он должен устанавливаться скрыто с подводной лодки (ПЛ) в подводном положении путём выстреливания буя из торпедного аппарата. Буй автоматически устанавливался на заданном заглублении и удерживался на якоре, отделявшегося от корпуса буя при выстреливании из торпедного аппарата. И таким образом буй становился автономным маяком-ответчиком со сроком автономности до полугода.
По кодированному запросу ПЛ буй должен ответить соответствующим сигналом, по которему ПЛ определяет дистанцию до буя и пеленг на него. Таким образом, ПЛ может точно определить местоположение, не всплывая. Именно по такому техзаданию и разрабатывался опытный образец буя – «Кайнар».
Другой разработкой по гидроакустике была ОКР (опытно-конструкторская работа) «Фал-Г». Заказчик – Аварийно-Спасательная Служба (АСС) ВМФ. По этой теме следовало разработать прибор, с помощью которого можно управлять отделенирем (отстрелом) спасательных буйков с затонувшей ПЛ. Управление производится кодовым сигналом по гидроакустическому каналу.
Теперь, на сколько хватит памяти, попытаюсь вспомнитьтех, кто работал рядом со мной в лаборатории. Их было много: люди постоянно приходили, уезжали, переходили в другие подразделения.
Нет смысла характеризовать всех. Но о некоторых скажу несколько слов.
Итак, перечислю: Мироничев Вася, Тугаринов Владлен, Летова Мирра, Крикунов Володя (руководитель заказа «Кайнар», надёжный и исполнительный, участник ВОВ с командирским голосом); Попова (Шипицына) Тамара, Тимченко Юра, Черненко Петя и Толя Васильев – заядлые туристы; Фельдман Юра, Николаев Юра - умница и острослов, Лалаянц Таня; Сергей Родин (брец за правду и справедливость, ушёл работать в райком партии и трагически погиб); Химов Фима (очень серьёзный и заботливый семьянин, единственный из нашего окружения обладатель поселкового коттеджа, профорг лаборатории, организатор «мероприятий» в коллективе, постоянно угощал дарами своего сада); Володя Лисица (с ним в один из отпусков покоряли центральный Кавказ, прошли по местам незабвенного Остапа Бендера. В группе, где было много московских студентов, Володя блистал своим остроумеем; Березанский Саша (медлительный, но упорный. Устроил перед моим отъездом пожар в помещении лаборатории, не выключив паяльник, обошлось без больших последствий; Валентин Глотов, Окунев Виктор (очень активный и деятельный товарищ); Гена Кустов (о нём много известно из сайта), Джашиашвили-Кустова Тамара; Люся Павлова и Гена Гераскин; Одинцова Таня (талантливый инженер и безотказный работник, отлично играла на фоно. На её квартире частенько собирались товарищи по работе в праздники и в другие торжественные случаи. Сбрасывались на спиртное, а на закусь приносили кто, что может. Потом орали песни до утра, шли купаться на море – летом), Галиаскаров Равиль (рукзаказа по теме «Фал-Г», хороший исполнитель); Кебадзе Боря и Крнюхин Юрик – толковые инженеры, друзья и азартные теннесисты), Виктор Савощенко и Саня Шарин.
Какое-то время в лаборатории работал Слава Тихомиров (скромный и спокойный инженер, мало учавствовавший в буйной жизни коллектива).
Была в лаборатории и «нагрузка» в лице Инессы Гулай, жены гл. инженера института Фёдорова Н.В., Вали Арапенковой, жены начальника отдела № 2 Арапенкова А.П., и Назайкинского Анатолия, секретаря парткома института.
Инесса была дамой высокого полёта, но без гонора, держалась с окружением просто, принимая участие в скромных «мероприятиях» лаборатории. Пробыла в лаборатории недолго, перейдя в другое подразделение.
Валя Арапенкова была попроще, да и на работе частенько отсутствовала – декретный отпуск, частое пребывание на больничном из-за малыша (Павлика).
А вот Назайкинскому пришлось тяжко. У него было производственное задание, которое я строго контролировал. Назайкинский часто отсутствовал по партийным делам и затягтвал работу. Я был беспартийный, и Назайкинский не мог «достать» меня по партийной линии и за свою работу часто получал от меня справедливые выговоры.
